Это непростые истины, принятие которых требует серьезной эмоциональной устойчивости. Для наивного сознания ребенка (или инфантильной личности), а также для человека, чья психика по какой-то причине нестабильна, эти истины покрыты психическими защитами. Можно, например, отрицать фактор собственной смертности с помощью магического мышления, или пользоваться религиозными идеями, или рационализировать смерть как новую жизнь в виде удобрений и так далее. От одиночества можно защититься минимальной дифференциацией и максимальным слиянием. От осознания свободы, которая предполагает под собой как право выбора, так и то, что текущая жизнь является фактически результатом уже сделанных личных выборов, спасает проекция, проективная идентификация и так далее. Бессмысленность компенсируется верой, для которой необходим целый комплекс защит, оставляющих для восприятия простую и согласованную картину мира и убирающих все остальное.
Это неудивительно: истощенная, слабая или незрелая психика перестает справляться со сложными задачами, а выносимость экзистенциальных данностей относится к самым сложным из психических задач. Поэтому личные потери, депрессии, серьезные стрессы могут на время делать человека более верующим, или заставлять его искать смысл жизни, или подталкивать его к поступкам, сохраняющим и усиливающим слияние с другими людьми. При восстановлении психики от стрессов эти тенденции слабеют или проходят, но внутри кризиса это действительно помогает жить. Виктор Франкл, австрийский психиатр и психотерапевт, оказавшийся в концлагере, заметил эту закономерность: те заключенные, у которых был смысл жизни, обладали большей выживаемостью по сравнению с теми, кому жить было не для чего. Ирвин Ялом, американский психиатр и психотерапевт, через несколько десятилетий после Франкла сформулировал, что тот абсолютно прав по отношению к кризисным событиям, однако смысл жизни для жизни вне кризисов является избыточной категорией. Когда нам плохо – мы ищем утешения в том, что защищаемся от экзистенциальных данностей жизни, и это правильно. Когда мы в порядке – мы способны их выносить, и это делает нашу жизнь глубже и наполненнее.
Если человек может выносить знание о том, что он умрет, то это подвигает его на более полноценное проживание текущей жизни: ведь если эта жизнь единственна и конечна, то у меня не будет времени и второго шанса на то, чтобы чувствовать себя счастливым, а значит – нужно делать это прямо сейчас. Если он выносит знание о том, что экзистенциально он одинок в том смысле, что никто и никогда не разделит с ним всех его чувств, всех желаний и всего жизненного опыта, то он не требует этого от отношений и не жертвует своей индивидуальностью ради усиления слияния. Если он выносит правду о своей свободе и ответственности, то он лучше управляет своим настоящим и будущим. Если он знает о бессмысленности и об отсутствии справедливости, то он свободен в том, чтобы сосредоточиться на создании личного счастья.
Можно сказать, что защита от экзистенциальных данностей помогает нам выжить, однако для полноценной жизни нужна и полноценная правда об этой жизни. Сложности с принятием экзистенциальных данностей не становятся отдельными неврозами, но обычно являются частью картины разнообразных психических расстройств, а повышение личностной устойчивости в области экзистенциального является ярким признаком существенных улучшений. Важно отметить, что они не всегда возможны: возможности и отдельного человека, и психотерапии ограниченны. Повышение устойчивости в области экзистенциального является одной из задач любой глубокой психотерапии, однако она не имеет под собой намерения лишить человека веры или заставить его отказаться от того смысла, который он ощущает. Задачей терапевта будет придание этим категориям гибкости, увеличение их адаптивности, забота о том, чтобы они не только давали опору и якорь в трудные времена, но и были способны во времена хорошие быть поднятыми на борт и дать необходимую свободу.