Повторение пройденного

- И не подумаю, голубчик! Ишь чего захотел! Благодари судьбу, что легко отделался, счастливчик. Такие штуки, голубчик, заживают... - И Гурий Михайлович кивнул на мою загипсованную ногу.

Счастливчиком я себя никак не считал.

Нечего сказать, хорош счастливчик!

В сорок первом, казалось бы, вырвался на фронт, но пробыл на нем несколько часов. В сорок втором наконец попал в военную школу, но в какую! Логарифмы, синусы, косинусы, которые я и в обычной-то школе ненавидел. Слава богу, трех месяцев не прошло расформировали школу, погрузили всех нас в теплушки. Ну, думали, едем воевать! Поехали - в Гороховецкие лагеря, в учебный полк, воевать с блохами и комарами и вновь долбить топографию.

И вот теперь - этот госпиталь. Отправился на два дня в Москву, в которой не был целую вечность - год, и в первый же день попал под машину. И из-за кого? Из-за патруля - придрался, что я шел по улице с авоськой. Уж лучше бы в комендатуру тогда отправили строевой заниматься, чем мораль читать. Вот и вышла мораль: только патруль отпустил, рванул на другую сторону улицы и оказался на мостовой с переломанной голенью.

Счастливчик!

Сейчас я вспоминал Гороховецкие лагеря, и свой полк, и свою батарею, и свой взвод, и Сашу Баринова, Володю Протопопова, Бунькова, всех наших, как вспоминают что-то очень привычное и близкое. Я видел ребят в час подъема и в час отбоя, на занятиях и в столовке, я видел их лица, слышал их голоса... Вот старшина ведет батарею на обед и, как всегда, говорит: "Запевай!" А кто же запевает? Раньше запевал я. Конечно, нашли кого-нибудь. И я уже слышал их песни - наши, мои песни, ибо знал: их всего две. "Белоруссия родная, Украина золотая! Ваше счастье молодое..." - это одна. Вторая - "Дальневосточники, даешь отпор! Краснознаменная, смелее в бой!.." А вот комбат лейтенант Буньков наводит в землянке порядок: он чихвостит старшину, а тот моргает глазами и с беспокойством смотрит по сторонам. Мол, подрываете мой авторитет, товарищ командир батареи! А комбат знает это и говорит нарочито серьезно. Он не любит выслуживающегося старшину и, наоборот, любит ребят. Вот Володя, как всегда, балагурит, а Саша, сопя и протирая очки, выпускает стенгазету. Его освободили для этого от наряда по кухне, и Саша страдает - всеми фибрами души и желудка. У Саши теперь новое амплуа - он комсорг батареи.

А должность у Саши совсем смешная, и он страшно стыдится ее. Писарь-каптенармус... Впрочем, должности теперь у всех другие, не то что в школе. Я стал вешечным, например. Лейтенант Буньков - командиром нашей батареи топографической разведки, а лейтенант Соколов - нашим взводным. Есть у нас и батарея звукометрической разведки, появился новый самостоятельный взвод - фоторазведки. А Катонин сейчас не капитан, а майор - бывший начальник нашей, уже не существующей школы, теперь начальник штаба полка. И хотя сейчас в полку много народа, не то что прежде в школе, он по старой памяти не забывает топографов и звукометристов, "моих ребят", как называет их до сих пор... Вот и сейчас майор, наверно, зашел глянуть на "своих" - время послеобеденное, в огромных двухъярусных землянках все в сборе, и в штабе относительно спокойно... А вот... В общем, каждый час и даже каждую минуту я мог представить, что делается сейчас там...

Мы приехали в Гороховецкие лагеря морозным заснеженным утром первого января. Помню, как на станции Ильино, где мы разгружались, нас встретил старенький солдат-часовой:

- Ох, сосунки! Занесло вас!

О Гороховецких лагерях ходили легенды. Песок на семьдесят пять верст и блохи в песке - только повороши. А зимой блохи перебираются в землянки и даже полыни не боятся, на которой спят солдаты. И ни штатской души вокруг, только город Гороховец, до которого не близко.

Но блохи - еще не всё, и песок - не всё. Рядом с песками болота. С блохами соперничают комары. А комар, он, известно, хуже блохи. От блохи только чесотка, а от комара - малярия. И кормежка в лагерях горевая. В общем, месяца три можно вытерпеть, но больше - вряд ли...

А вот сейчас я вспоминал Гороховецкие лагеря с завистью. Кажется, я всё бы отдал, чтоб опять быть там - вместе со всеми, со своими...

Там, где

В землянке солдатской уют,

Метель завывает у окон,

И тихо солдаты поют

О чем-то родном и далеком.

Растоплена печь докрасна,

И только залезешь на нары,

Забудешь, что рядом - война,

Что рядом - бои и пожары.

Но это лишь ночь или две...

Напьешься горячего чаю

И вспомнишь, что где-то в Москве,

Наверное, праздник встречают.

А тут за землянкой темно,

На метр дороги не видно.

И станет немного смешно,

А может быть, просто обидно.

И скажет соседу сосед:

- Послушай, ты знаешь, дружище,

Немало мы видели бед,

А все-таки счастье отыщем!

...В землянке солдатской уют,

Метель завывает у окон,

И тихо солдаты поют

О чем-то родном и далеком...

И еще: там наверняка ждут меня письма. Должны ждать. Не из дома мать приезжала ко мне в госпиталь почти ежедневно. Я знал даже, какие ждут меня письма - по почерку, по фразам, по тону. Уж очень давно их не было...