Позади вас – море

Были времена, когда и я рассчитывала поступить в колледж. Забавно, бывает, живешь-живешь и даже не понимаешь, что ты бедная. А соображать что-то начинаешь, только когда видишь таблицы выплат за учебу. Идею эту я быстро бросила, хотя Рима и говорила, что бабá кое-что для меня скопил. Вроде пятнадцать тысяч долларов, но я, наверное, всю жизнь буду беречь их на черный день. У Далии Аммар наверняка одни туфли стоят дороже.

В школе я думала, что умная, пока не оказалось, что я в выпускном классе решаю то же, что Габриэль в восьмом. Зато я всегда быстро писала сочинения, сдавала работу одна из первых и получала четверки. Единственная математика, которая мне нравится, – это считать стаканы и чайные ложки, вычислять пропорции муки, масла и яиц.

Я достаю из морозилки мясо, чтобы разморозилось к завтрашнему ужину. Габриэль рассказывает мне, в какие колледжи будет пробоваться, а сам тем временем пишет на бумажке какие-то цифры и буквы.

– Я четыре предмета изучаю по углубленной программе. Если все сдам хорошо, у меня целый семестр бесплатно выйдет.

Он переворачивает листок чистой стороной вверх.

– Ты можешь два года проучиться в государственном колледже, – вставляет Рима. – У меня на работе одна женщина знает, как потом перевестись в университет.

– Мне и куратор может с этим помочь, – фыркает он. – Обойдусь без Линды из отдела салатов. – Рима обижается, и он добавляет: – Прости, мам. Некрасиво получилось.

– Скажем прямо, дерьмово получилось, – взрывается она. – Я тоже салаты раскладываю. Когда у них рук не хватает.

Габриэль встает. Он выше Римы почти на шесть дюймов. Обнимает мать за плечи и целует в темечко. Та снова ерошит ему волосы, а он не противится, просто опускает подбородок ей на макушку. Она гладит его по щеке, а он снова садится за учебники.

– Нет, правда, подумай про государственный колледж, – как ни в чем не бывало произносит Рима.

– Уалик, хватит, – бормочу я.

С минуту мы молчим.

– Серьезно, шесть ванных? – наконец спрашивает она.

– Двенадцать тысяч квадратных футов.

– Черт. Я всегда знала, что однажды она окажется в Гилфорде. Она годами за Деметрием бегала.

– По-моему, у них не все гладко.

– Да они ненавидят друг друга. Но Далии плевать. Каждый получает то, что хочет.

Хочется ответить, что некоторым хватило бы и простых скромных радостей, а им ничего не достается. Но вместо этого я говорю, как рада, что у нее большой дом, это значит, что я нужна ей дважды в неделю: в один день буду мыть ванны и полы, в другой – стирать белье и вытирать пыль.

– А это двести баксов. Наличными.

– Она тебе недоплачивает, – говорит Рима. Да и пофиг.

– Минимальную зарплату должны поднять до пятнадцати в час, – садится на своего конька Габриэль. – Берни Сандерс уже пристыдил «Амазон». Это будет моя тема для дебатов на экзамене по политологии.

– Пятнадцать в час? Столько платят разве что на том новом складе, что открылся на Браунинг.

– Там можно спину сорвать, – вещает Габриэль. – Я как раз сейчас занимаюсь исследованием условий труда. Ты скоро будешь ненавидеть свою жизнь, Мейсун.

– Я уже ее ненавижу. – Вздохнув, отвешиваю ему легкий подзатыльник. – И кстати, я твоя тетка, йа хайван. Называй меня хальто Мейсун.

* * *

Дочки Далии Хиба и Мина – все в мать, такие же засранки.

У них целый шкаф набит платьями диснеевских принцесс: блестящими трикотажными тряпками, натягивающимися на жопу любого размера. А они разбрасывают их по всему полу вместе с туфлями, помадами и джойстиками от «Нинтендо». А я, между прочим, пытаюсь тут пылесосить. Четыре года назад мы все скинулись и купили Габриэлю джойстик, так он до сих пор стоит на почетном месте под телевизором, как статуэтка Девы Марии. Я, блин, даже пыль с него вытираю. А у этих джойстики на полу валяются. Когда я объясняю Далии, что мне лишних полчаса приходится все это подбирать, она отвечает:

– Лейшь фи мушкиля, Мейсун? В чем проблема?

Сын, Амир, намного старше девочек. Ему семнадцать, Далия говорит, у него «подростковые закидоны», но я что-то не видела, чтобы Габриэль, который на моих глазах вырос, обзывал мать сукой и хлопал дверями. Комнату свою Амир запирает, и прибраться в ней мне не удается; Далия говорит, как-нибудь его не будет дома и она мне ее откроет.

По понедельникам и четвергам я приезжаю к ним ни свет ни заря, чтобы успеть вынести мусор и то, что пойдет в переработку. Мистера Аммара, Деметрия, обычно в это время уже нет, но бывает, он заходит в гараж со стаканом кофе, как раз когда я вытаскиваю баки с мусором.

– Сабаху-ль-хейр[24], – говорит он. – Спасибо, что помогаешь нам.

– Сабаху-н-нур, – отвечаю я.

Он всегда смотрит мне в глаза, когда со мной разговаривает. Как-то спросил, не дочь ли я Джибрила Баляди, я ответила «да», а сама думаю, интересно, он в курсе, что у мамы после смерти баба́ крыша поехала. Дамы в церкви постоянно обсуждают, что она часами слоняется по улицам, вцепившись себе в волосы, и что Риме пару раз приходилось искать ее с полицией. Еще как-то нам звонили из социальной службы, потому что я тогда училась в началке и часто оставалась дома одна.