Поздняя греческая проза

29. Люди думают также, будто Эврисфей имел власть над Гераклом и давал ему свои повеления, и в то же время Эврисфея все считают ничтожным человеком и никому никогда не приходило в голову молиться ему или. приносить ему жертвы; а Геракл прошел пешком всю Европу и всю Азию, причем вовсе не был похож на нынешних борцов: (30.) куда он мог бы дойти, если бы таскал на себе столько мяса, нуждался бы сам в таком количестве мясной пищи и спал бы таким крепким сном? Нет, он был неутомимым, поджарым, как лев, с острым зрением, острым слухом; он не боялся ни стужи, ни зноя, не нуждался в подстилках, плащах и коврах, носил косматую шкуру, терпел голод, добрым помогал, дурных карал. (31.) Диомеда Фракийца, который носил богатую одежду, восседал на престоле, пьянствовал целые дни, утопал в роскоши, обижал чужестранцев и своих собственных подданных и держал множество коней, — этого Диомеда Геракл хватил своей палицей и разнес вдребезги, как старую миску. Гериона, владельца огромнейших стад, самого богатого из всех западных владык и самого надменного, он убил вместе с его братьями и угнал его быков. (32.) А когда Геракл увидел, как усердно занимается гимнастическими упражнениями Бусирид, как он целыми днями ест и как чванится своими успехами в борьбе, он бросил его оземь и распорол его тело, как слишком туго набитый мешок; он распустил пояс Амазонки, соблазнявшей его и воображавшей, будто она одолеет его своей красотой; он овладел ею и показал ей, что он никогда не будет побежден красотой и никогда не отступит ради женщины от своих подвигов[54] (33.) Прометея же, который, я полагаю, был чем-то вроде софиста, он нашел погибающим от людской молвы; ведь у него раздувалась и увеличивалась печень, когда его хвалили, и сморщивалась, когда его порицали; Геракл пожалел, его... <...текст испорчен...> освободил его от его безрассудства и честолюбия, а вылечив его, сейчас же пошел дальше. Все это он совершил вовсе не в угоду Эврисфею; (34.) золотые же яблоки, которые он добыл и принес с собой — яблоки Гесперид, — он действительно отдал Эврисфею, — самому Гераклу они были ни на что не нужны; от золотых яблок ведь никакого проку нет, да и самим Гесперидам они нужны не были. Но вот, когда он стал уже не таким быстроногим, стал терять силы, он испугался, что больше не сможет жить, как прежде, — я думаю, у него была и какая-нибудь болезнь, — и позаботился о себе лучше, чем кто-либо из людей: он сложил у себя на дворе костер из сухих дров и показал, что даже-самое жаркое пламя он не ставит ни во что. (35.) Однако незадолго до этого, — чтобы люди не думали, будто он совершал только громкие и великие дела, — он выгреб навоз из хлевов у Авгия, накопившийся там за много лет, и своими руками вычистил хлевы. Он полагал, что он должен не менее упорно бороться и сражаться с предрассудками, чем с дикими зверями и злодеями.

36. Пока Диоген говорил все это, много народа стояло вокруг него и слушало его слова с большим удовольствием. И тогда, как я думаю, вспомнив о Геракле, он оборвал свою речь, сел на землю и повел себя непристойно; сейчас же все отшатнулись от него, назвали его полоумным, а софисты снова заорали, как орут лягушки в болоте, пока не завидят водяную змею.

XXXVI. Борисфенитская речь, произнесенная Дионом на его родине

(1-18, 24-29)