Поздняя повесть о ранней юности

— За фронтовое братство, — сказал маршал, протягивая мне руку с фужером.

Мы дружно их осушили.

— А теперь рассказывай о себе все: как попал, где был, что видел.

Буквально несколькими фразами я рассказал свою военную биографию, не останавливаясь на деталях.

Маршал внимательно слушал, потом на мгновение задумался и, не торопясь, как бы вспоминая и взвешивая каждое слово, сказал:

— Я был членом Военного Совета 2-го Украинского фронта. Однажды мы получили приказ Ставки дать оценку действиям в боевых условиях и сообщить о случаях сдачи в плен или перехода на сторону противника военнослужащих, призванных с освобожденных от оккупации территорий. По многочисленным сведениям, полученным от политорганов и контрразведки «СМЕРШ», мы составили доклад, где однозначно говорилось, что случаев таких со стороны побывавших в оккупации не было. Были случаи, но не с теми, кто был в оккупации, — закончил маршал.

Безусловно, это был хоть и сильно запоздалый, но бальзам на израненную подозрениями душу и, не сдерживаясь, очевидно, выпитый коньяк придал мне смелости, я рассказал, как выхватил из кармана итальянскую гранату, когда увидел, что не успеваю перезарядить автомат новым диском…

— Вот видишь, значит не зря мы подписали этот доклад Сталину. Это был его личный запрос Военным Советам всех фронтов, — заключил маршал, и разговор на военную тему прекратился.

Старая рана как бы открылась, а затем стала быстро заживать, оставляя в душе постепенно исчезающие рубцы, благодаря откровению маршала авиации.

Встречи в военкоматах

О первых двух встречах в Днепропетровском облвоенкомате в декабре 1943-го и в Заводском райвоенкомате г. Николаева в октябре 1944-го я уже рассказывал ранее и добавить мне к этому нечего. Только повторюсь: буханка хлеба и банка тушенки запомнилась тем, что дали почувствовать первый раз в жизни в то голодное время чью-то заботу и свою необходимость для какого-то совершенно непонятного будущего. А Николаевский райвоенком — почти отцовским участием и суровой военной добротой.

Когда я вернулся домой и пошел в военкомат, чтобы стать на учет, то показал принявшему меня военкому дубликат свидетельства о рождении, к тому времени полученный из Одессы и попросил сразу исправить год рождения с 26-го на 29-й.

Тут же был вызван майор с проездными документами и последовал приказ отправиться в свою часть для прохождения дальнейшей службы на том основании, что мой год рождения как раз находился в армии. Я очень вежливо ответил, что свой воинский долг в соответствии с Конституцией уже выполнил и, прибыв в долгосрочный отпуск, в скором времени возвращаться в армию не собираюсь. В ответ раздался какой-то истерический крик с набором бессвязных слов, среди которых понял только, что в армию добровольно я пошел «жрать свиную тушенку» и что он, военком-подполковник, много видел таких «хлюстов», как я, на своем веку. Я ответил ему, что между нами разница только в том, что он отправился на армейские харчи в голодном 1933-м и дослужился до подполковника, а я — в 1944-м и стал всего лишь сержантом. Опять дичайший крик, какие-то нелепые бессвязные слова. Но я уже был не мальчик и довольно опытный. Уловив момент, когда он повернулся ко мне спиной и, разглядев, что на моем проходном свидетельстве нет еще никакой его резолюции, схватил со стола документы и, сказав, что для выяснения ситуации еду в облвоенкомат, быстро вышел. Тут же отправился в военкомат Ленинского района, молча подал военкому документы, объяснив, что буду жить теперь в его районе, и, через полтора часа у меня был военный билет вместе с временным паспортом.

Следующей осенью на трамвайной остановке я встретился с этим первым «на гражданке» подполковником. Он, узнав меня, спросил, куда же я делся тогда, год назад. Я ответил, что благодаря ему пошел и обманул другого военкома, чего никогда до этого не делал. Вопрос был исчерпан.