Поздние ленинградцы. От застоя до перестройки

С 82-го года началось то, что в народе окрестили «гонкой на катафалках». В течение трех лет один за другим умирают лидеры Советского государства – генсеки Брежнев, Андропов, Черненко. Пришедший к власти Михаил Горбачев закрыл половину винных магазинов, оставшиеся работали с 14 до 17 часов. Водку стали отпускать по талонам. В ресторанах же спиртное не переводилось. Доходное место стало приносить новые сверхдоходы… Меж тем экономика всеобщего дефицита на глазах разваливается. Начиналась новая эпоха, эпоха новых людей, которые умели зарабатывать деньги и надеялись только на себя.

Игорь Мельцер: «Эти люди, несмотря на то, что общество их вроде бы как презирало, становились такими Печориными, героями своего времени неформальными лидерами. Как жучки, которые едят мебель. Мебель вроде бы с виду выглядит целой, а внутри трухлявая, вот это деятельность во многом, я думаю, происходила благодаря торговым товарищам».

Распад тоталитарного государства и накопление первичного капитала сопровождались болезненными процессами. Ресторан, как зеркало, отражал то, что происходило за его стенами.

Виктор Топоров: «Я понял, что наша перестройка пошла куда-то не туда во многом потому, что из ресторанов исчезли офицеры. Раньше, когда ты приходил в ресторан, он пестрел лейтенантами, капитанами, майорами, а если появлялся полковник, ему уже накрывали отдельный столик без очереди и всякое такое. А вот когда этого не стало, когда выяснилось, что на полковничье жалованье можно пообедать один раз в месяц, а потом весь месяц голодать, стало понятно, что эти полковники будут разворовывать армию, что они потом и сделали».

Александр Дементьев: «Страна так легко прекратила свое существование, потому что выгнила изнутри ото лжи, которая висела воздухе. А всё это просто тихо рассыпалось, как рассыпается труха, много не надо, вот неосторожное движение, и всё поползло, и всё осыпалось».

Нынешние рестораны уже не те. Туда приходят вкусно поесть и выпить, решить деловые вопросы. А за музыкой, танцами, амурами, адреналином ходят в другие места. Все, что осталось от советского ресторана, колыбели дикого российского капитализма – это музыка. Та, что чаще всего звучит теперь в маршрутных такси.

Часть II. Надлёдная жизнь

Обучение письму

В наши дни поэзия как будто перестала быть фактором общественной жизни, а вот в 1970-е стихи в общественной жизнь еще имели значение. «Пушкин! Тайную свободу / Пели мы во след тебе», – писал Блок на исходе жизни. Настоящая поэзия всегда оппозиционна. Первые союзы пишущей молодежи – литературные объединения, сокращенно ЛИТО, возникли в Ленинграде еще в революционные годы.

Мысль о том, что писать прозу и стихи – то же самое, что, скажем, решать математические задачи, что литературному творчеству можно учить как сложению дробей, – это поздняя идея. Ни Пушкина, ни Тургенева, ни Блока никто не учил писать, и сама эта идея появляется и осуществляется впервые только в 1918 году.

После национализации дома 24 по Литейному проспекту квартира князя Александра Дмитриевича Мурузи на втором этаже оставалась пустой. Именно там Николай Гумилев и Корней Чуковский открывают первую в истории России литературную студию при издательстве «Всемирная литература».

Во времена хрущевской оттепели ЛИТО Горного института и филфака ЛГУ – рассадники талантов. Битов, Городницкий, Кушнер, Горбовский – звездная россыпь имен.

Ко времени застоя мода на стихи прошла, забылись толпы поклонников поэзии в залах и на стадионах. Но девушки всё еще влюблялись в нищих поэтов. Поэт – что-то романтическое, вроде моряка, киноактера, укротителя тигров, и дети, особенно мальчики, рвались в поэтические кружки.