Поздние ленинградцы. От застоя до перестройки

Власть четко расставляет акценты. 1960–1970-е годы. Годы взрыва духовной жизни, где просвещенные горожане утоляли свой голод, читая книги, которые раньше не могли прочесть. Смотрели кино, которое раньше не видели. Хватали ртом озон. Ленинград – город театральный. Хотите верьте, хотите нет, тогда говорили – «население нашего города по вечерам делится на две неравные части: на тех, кто сумел достать билеты в театр, и на тех, кто сделать этого не смог». Вторая часть, конечно, завидует первой и стремится приобрести билеты заранее, за несколько дней, за неделю, а иногда и за месяц.

Ольга Волкова:«Люди ехали смотреть спектакль из Москвы в Питер. Из Питера на репетиции к Эфросу в Москву. Жгли костры вдоль Фонтанки, чтобы попасть в БДТ, огромные очереди в ТЮЗ. Взрослые с ужасом говорили: „А что здесь делают дети?”. Потому что было не попасть, они хотели смотреть то же самое. И был захлеб, но уже конец 1970-х годов, я получаю предложение от издательства „Искусство Москвы” написать книгу, подвести итог своей работы в театре. Я писала, уже будучи актрисой Театра комедии, который возглавлял Вадим Сергеевич Голиков. И тогда же ушла, потому что его сняли безобразным образом. Какой-то редактор, посмотрев мои черновики, сказал: „Пожалуйста, две фигуры у вас одиозные, их не трогайте, – это Голиков и Корогодский”».

Мария Ланина:«Дело в том, что Корогодский изначально был одним из крупнейших диссидентов этого города. При этом его диссидентство, оно не было намеренным, оно не было вызывающим, оно не было политически направленным. Это была внутренняя убежденность в том, что говорить надо по-честному».

Лев Щеглов:«Народ просто валом, все визжат о его спектаклях, а он ходит гоголем. Он еще любил пиджаки-рубашечки, кокетлив был, как бы одевался отнюдь не в черный костюм и синий галстук. Я думаю, что у кого-то это вызывало чувство грандиозного уважения, а у кого-то и отторжения».

К началу 80-х отношения Корогодского с партийным начальством города испорчены окончательно. Со скандалом закрывают спектакль по пьесе Окуджавы «Будь здоров, школяр». Не допускают к постановке специально написанную для ТЮЗа пьесу Михаила Рощина «Галоши счастья». У Корогодского возникают конфликты внутри театра, которые медленно, но верно входят в полосу кризиса.

Дмитрий Циликии: «Театр стал заваливаться, портиться, спектакли всё хуже и всё мертвее. Он пытался войти в ту же реку несколько раз, и был спектакль „Здравствуйте, здравствуйте, здравствуйте!”, который воспроизводил в тех же формах все эти студенческие капустники, выступления под гитару, вся это тугая плоть юности и молодая моторность, которая просто переливалась со сцены в зал, благо там и рампы не было, и так нас всех захватывала. Так она захватывала все меньше и меньше, этот генератор молодой энергии стал давать сбои, что-то не получалось».