Поздние новеллы

Это темная глава, прописать ее можно лишь в завуалированных словах, полусловах. Настал день, или, лучше сказать, ночь, зловещая вечеря, когда Яхве, или Его Ангел смерти, свершал обход и вершил последнюю, десятую казнь над сынами Египта или по крайней мере их частью, над египетским элементом жителей Гесема, а также городов Пифом и Раамсес, пропуская и щадяще минуя хижины и дома, дверные косяки которых для его уведомления были закрашены кровью.

Что он сделал? Он запустил в действие смерть, ту самую смерть первенцев египетского элемента, идя при этом навстречу кой-каким тайным пожеланиям и помогая кой-каким второрожденным получить права, в которых они в иной ситуации оказались бы поражены. Особо нужно отметить разницу между Яхве и Его Ангелом смерти: подчеркивается, что дома обходил не сам Яхве, а именно Его Ангел смерти, точнее, целое воинство таковых, тщательно отобранное. Если попытаться свести множество к отдельной особи, многое говорит за то, что Ангела смерти Яхве можно представить себе сильным юношей с курчавой головой, выступающим кадыком и решительно сведенными бровями, из того типа ангелов, что всегда рады, когда заканчиваются бесполезные переговоры и можно перейти к делу.

Во время вязко протекающих переговоров Моисея с фараоном не было недостатка и в приготовлениях к решающим деяниям: сам Моисей ограничился тем, что в ожидании грозных событий потихоньку отослал жену и сыновей в Мадиам, к тестю Иофору,[47] чтобы с наступлением грядущего забота о них его не обременяла. А Йошуа, положение которого при Моисее поразительно похоже на положение Ангела смерти при Яхве, действовал по-своему и, не располагая средствами, да пока еще и авторитетом поставить под ружье и под свое командование три тысячи годных к воинской службе братьев по крови, по крайней мере отобрал, вооружил, обучил и удерживал в повиновении ватагу, чтобы кое-что можно было предпринять хоть для начала.

События тогдашние окутаны мраком — мраком вечери, ставшей в глазах сынов Египта праздничной вечерей жившей посреди них батрацкой крови. Судя по всему, кровь эта тут же решила компенсировать запрещенный праздник жертвы в пустыне праздником лампад и Бога, связанным с обильным застольем; для него они даже заняли у египетских соседей золотые и серебряные вещи. Во время оного, а точнее, вместо оного и случается обход Ангела смерти, смерть первенцев во всех жилищах, не помеченных кровью при помощи пучков иссопа, эта напасть, внесшая такое смятение, такой внезапный переворот в правовых и имущественных отношениях, что с того часа путь из земли Моисеевым людям не просто открыт, а их прямо-таки выталкивают на этот путь, они же, с точки зрения египтян, ступают на него слишком медленно. В самом деле, создается впечатление, что второрожденные рвались не столько отомстить за смерть тех, на чье место продвинулись, сколько подстегнуть виновников своего возвышения к исчезновению. Говорится так: десятая казнь сломила наконец-то гордость фараона, и он отпустил кровь Моисеева отца из рабства. Правда, очень скоро выслал вдогонку улизнувшим военный отряд, потерпевший крах лишь посредством чуда.

Как бы оно там ни было, исхождение приняло форму изгнания, и спешка, в которой оно произошло, запомнилась по той детали, что ни у кого не осталось времени заквасить для странствия хлебы; на худой конец, успели запастись лишь невскисшими лепешками, что потом Моисей на все времена превратил в народный обычай праздновать и памятовать. В остальном же что стар, что млад, в общем, были готовы пуститься в путь. Пока Ангел смерти совершал обход, препоясав чресла, сидели у груженых повозок, обувь на ногах, дорожный посох в руках. Золотые и серебряные вещи, одолженные у сынов той земли, прихватили с собой.

Друзья мои! При исходе из Египта как убивали, так и воровали. Правда, по твердой воле Моисея, это должно было быть в последний раз. Да и как же можно вырваться из нечистоты, не принеся ей последней жертвы, еще разок как следует, основательно не осквернившись? И вот плотяной объект Моисеева желания сотворить образ, эти бесформенные человеки, кровь его отца, был на свободе, и свобода стала ему пространством для освящения.

IX