…Как это иногда бывает с хорошими (но не гениальными) книгами, о которых давно слышал и читал, «Чума» почти ничего не прибавила к моему заочному представлению об этой книге. Именно то, чего ждал. Ни разочарования, ни удивления. Примерно так же было с испанским романом Хемингуэя («Колоколом»).
Перечитываю «Историю моего современника» Короленко, раз в третий, вероятно. Удивительная книга: читаю — нравится, но как-то забываю ее и снова читаю, словно новую. И опять нравится. Видимо, читая, я сквозь нее думаю о своем — бывают такие книги.
С ленью и неохотой читаю в «Иностр. лит-ре» посмертный роман Хемингуэя «Острова в океане». В нем все инерционно и похоже на автопародию. Я в этом не одинок. Странно представить, что так могло быть: печатается новый роман Хемингуэя — и его не читают с прежней жадностью, не говорят о нем. Болезнь болезнью, но творческий тупик пострашнее болезни. Наверно, он сам это чувствовал и это ускорило его решение.
Взял с полки первый том писем Чехова и хохочу на каждой странице. Это смешно, умно, талантливо удивительно… Мне кажется, что Чехов был лучшим русским человеком за несколько веков. Все в нем было. Но всем своим биографам он не по плечу.
…Не могу выбраться из писем Чехова. Как это необыкновенно увлекательно!
Читаю дневники, письма, разговоры Кафки… В Кафке много чужого мне, и меня это раздражает при чтении. Читаю и мысленно составляю критику на него, но вдруг нахожу все, что имею сказать против, в самом дневнике, сказанным про себя. Но это значит, что дневник настоящий и автор не так односторонен.
Прочитал роман Ф. Мориака «Фарисейка». Удивительный писатель: казалось бы, что может быть дальше от нас, чем его сюжеты, а захватывает и волнует. Какой это вздор, что он «невольно разоблачает»! Его сила не в разоблачении, а в утверждении азов духовности, совестливости, человеческой подлинности. А они одни и те же для всех меридианов и широт. А какое искусство рассказа!
…Дочитал Вулфа[7]
. Хорошо, а местами великолепно. Какие бы книги писал этот человек, проживи он дольше. Может быть, он самый «настоящий» из всех писателей своего поколения.С интересом прочитал в «Новом мире» и повесть[8]
Быкова и воспоминания М. Шагинян… Шагинян, конечно, уникальный человек. Какая свежесть ума, острая память, точность письма. Очень смешно, что она пишет о поцелуях прежней молодежи и нынешней, и о собственном опыте…Сейчас начал читать «Воспоминания» А. Цветаевой. При всей нежности к сестре, в книге очень сложный подтекст психологический. А все-таки удивительно, что, при всей бурности и трагичности судеб Цветаевых, они оставили подробные и почти исчерпывающие описания своих жизней. А Ахматова всю жизнь жила в трех квартирах в одном городе, и ее автобиографическое наследие ничтожно. Дело не в «возможностях» и «обстоятельствах», а в силе инстинкта запечатлевать, сохранять, то есть продлить жизнь.
Сестры многое оценивают по-разному. Например, автор «Воспоминаний» совсем иначе пишет об Анатолии Виноградове, то есть дружески, а М. Ц. резко отрицательно.
Вдруг, ни с того ни с сего стал читать воспоминания С. Т. Аксакова о Гоголе. Как это хорошо! Ум, тонкость и умилительное простодушие. Это, бесспорно, из числа лучших русских мемуаров.
За эти дни прочитал Соловьева от Алексея Михайловича до Екатерины II. Он замечательный историк, хотя у него есть длинноты в описаниях разных дипломатических событий. Часто внешняя история России излагается более подробно, чем история внутренняя. Но такого многостороннего рассказа о России после него уже не было. По сравнению с ним Ключевский конспективен. Кажется, в отличие от Ключевского, и Платонова, и других, Соловьев писал свою историю, в то время как другие издавали записанные учениками лекции.
…Перечитал «Тени в раю» Ремарка, вышедшие отдельным изданием. В целом книга хорошая, но явно не завершенная: отдельные главы просто конспективны. Но все же она умно завершает гигантскую романную фреску, созданную Ремарком.
В последние дни прочитал посмертную книгу рассказов В. Козина «Привязанный к седлу». Книга талантливая. В предвоенные годы я увлекался его рассказами о Туркмении. Потом он печатался мало и был как-то в стороне от литературной жизни. Но он крупнее и оригинальнее многих, о которых писали и говорили. У него есть вещи на уровне лучшего в нашей новеллистике.