Поздние вечера

Перечитываю Зощенко. Если бы можно было судить о нем, отвлекшись от его литературной судьбы, то следовало бы признать, что все свое лучшее он создал еще в двадцатые годы или позднее, но в манере созданного в эти годы. «Сентиментальные повести», написанные на рубеже 30-х годов, вялы и малоинтересны. И далее — тоже. Документированные рассказы-пересказы и записи неинтересны. «Перед восходом солнца» — сильнее всего, но болезненный субъективизм тут уже совсем охватил его. С чисто литературной стороны — он жертва успеха своей «первой манеры» и неумения отойти от нее. Но, разумеется, и сделанного в двадцатых годах достаточно для почетного места в истории русской литературы, — так это оригинально, свежо, умно, ярко.

Зощенко одновременно и недооценен и преувеличен.

27 ноября 1968

Умер Эптон Синклер — 90 лет от роду. А я и не думал, что он жив. Впервые я прочитал его, вероятно, летом 1926 года, перед поступлением в 9-ю школу и до переезда на Б. Знаменский. Помню, после окончания «Джунглей», которые я читал, наверно, в Тургеневской читальне, я бродил по Александровскому саду в необычайном вол­нении — такое огромное впечатление произвела на меня эта книга — и чуть ли не давал какие-то клятвы жить для освобождения трудящихся. Это было наивно и восторженно, но я испытал какой-то особый подъем тогда. Потом я даже написал ему в Пасадену какой-то вздор, и он мне ответил через Госиздат. Письмо это потерялось. Прочитал я его в те годы все, что у нас было издано, но помню, что меньше других мне понравились знаменитый «Джимми Хиггинс», «Сто процентов» и «Король уголь». Зато «Испытания любви», «Сильвию» и «Замужество Сильвии», романы о Манхэттене, сборники о литературе «Искусство маммоны» и «Деньги пишут» помню хорошо и сейчас…

17 марта 1969

…Как всегда в дни внутреннего разброда и хаоса, берусь за Герцена. Читаю письма, и «С того берега», и некоторые статьи позднего периода. Удивительно: что-то туманится, собирается, скапливается в мыслях, еще без слов, а откроешь Герцена — и оказывается, что почти все нужное уже сказано, да не сказано, а отлито в такие чудесные и богатые словесные формулы, что только диву даешься. Первая мысль: стало быть, все повторяется, раз уже и Герцен об этом говорил; но в том-то и дело, что Герцен о многом говорил «на вырост», он предвидел и размышлял о будущем, он видел будущее в настоящем. И многое, чего он опасался, увы, сбылось…

И все же чтение это приносит радость. Нельзя не любоваться гордым и смелым умом, не терпящим поблажек и условностей, проницательным и всепонимающим. У Герцена необыкновенно развита историческая интуиция. Он гениально догадывается. Его оценки иногда кажутся преувеличенными по отношению к текущей данности, превосходящими повод, по которому они высказаны, но, примененные к большему отрезку истории, поражают точностью.

25 августа 1969

Прочитал премированный «гонкуровский» роман «Забыть Палермо». В нем есть очень умные и хорошо написанные страницы, но все растекается, не выстроено, и многое неинтересно. Это кажется импровизацией талантливого (впрочем, по-женски, то есть поверхностно) человека. Может быть, так задумано? Современная манера? Но если книга вяло и скучно читается и ее можно оставить почти на любой странице, то не лучше ли консервативный сюжет, от которого нельзя оторваться?

2 декабря 1969

…Прочитал роман А. Труайя «Семья Эглетьер». Во-первых, это гораздо талантливее часто переводимых у нас Ф. Эриа и Э. Базена — кажется, романистов того же поколения и типа (традиционалистов). О романе можно бы интересно написать: он весь как бы «внутри традиции», и это не мешает изображению современности, а помогает. В нем сложное сочетание, если воспользоваться терминологией биологов, «генотипа» (традиции) и «фенотипа» (элементов, лично присущих индивидуальности автора).

21 февраля 1970

…Продолжаю читать мемуары Витте. Очень интересно. Я их читал и раньше — и даже в первом издании, — но как-то полностью оценил только теперь. Они далеко не объективны, автором владеют многие страсти, но он очень умный человек и лучше других понимал историческую ситуацию. Недооценивал он революционное движение (из-за бюрократической ограниченности) и Столыпина, видимо, из элементарной ревности. Впрочем, острие столыпинского плана по крестьянскому вопросу (который В. называет «детским») стало ощутимо во всем значении только в исторической перспективе.

8 марта, 10 марта 1970

Прочитал «Чуму». Это умно и хорошо, но в последней части напряжение ослабевает; кажется, что рассказчик стал скучать. Видимо, сила Камю в том, что он «никак» не пишет: то есть — вернее — в том, что точность рассказа превалирует надо всем: важно не то, что художник видит, а то, что думает и знает. Манера эта, идущая в XIX веке от Стендаля, суховато-протокольная, с как бы несуществующим «стилем», совершенно незаметно переходит от драматической сцены к отчету. Стилистически Камю — это реакция на стилистику красноречия и стилистику «ви́дения».