В закатном небе, в летней роще,
В ручье пугливом иль в углу,
Где незаметнее и проще, —
Щекой взволнованной к стеклу,
Навстречу звездам и туману,
Где черной веткой бьешься ты,
Не перестану не устану
Любить поблекшие черты.
Подвешу сердце на пороге,
Чтоб осветило, если ночь,
Накрою сердцем, если ноги
Захолодели, – но помочь,
Пригладить пряди над висками,
Бровей коснуться, чтоб тепло
Губами, грудью и руками
В твои ладони перешло – —
Меня обманывали дети,
Я сам обманывал себя,
Но по невидимой примете
Вслепую узнавал тебя.
Ты в каждой буре трепетала,
Ты в каждом имени жила,
То тенью ласточки влетала,
То тенью голоса звала.
И уплотненная мечтами,
Бессонной ночи эпилог,
Ты шевелилась меж листами
Моих рифмованных тревог.
И вот – в пустыне аравийской,
За письменным моим столом,
Стоишь звездой калифорнийской
Над восковым уже челом.
На нашем маленьком вокзале
И ты придешь меня встречать,
И что бы рядом ни сказали —
Ты будешь слушать и молчать.
И вот – четыре капитана
Как Гамлета меня внесут,
В плащ Эльсинорского тумана
Меня, вздыхая, завернут.
Все обвиненья и угрозы,
Все подозрения забудь, —
Без страха положи мне розы
На окровавленную грудь.
Постой. Теперь в последнем плаче
Признай, скажи, подай мне знак,
Что быть и не могло иначе,
Что только так – – О, только так!
Для последнего парада,
Накреня высокий борт,
Резвый крейсер из Кронштадта
Входит в молчаливый порт.
И с чужой землей прощаясь,
К дальним странствиям готов,
Легкий гроб плывет, качаясь,
Меж опущенных голов.
Правы были иль неправы —
Флаг приспущен над кормой, —
С малой горстью русской славы
Крейсер повернул домой.
Брызжет радостная пена, —
Высота и глубина, —
Лишь прощальная сирена
В синем воздухе слышна.
Час желанного возврата
(Столько звезд и столько стран), —
В узком горле Каттегата
Северный залег туман.
И до Финского залива,
Сквозь балтийский дождь и тьму,
Бьет волна неторопливо
В молчаливую корму.
И встают, проходят мимо
В беглой вспышке маяка
Берега и пятна дыма,
Острова и облака.
Из стихов, не вошедших в книги