Поздний гость. Стихотворения и поэмы

Ты помнишь ли, мой Кирик милый,
Прогулки утром на авось?
На скалах розовая Рось
Двойное эхо разносила,
Текла меж пальцев и слегка
Топила пробку поплавка.

Там воздух родины любовно

Ласкал нагретую щеку,
Был каждый мускул начеку,
И сердце отбивало ровно
Без перебоев, точно в срок,
Свой добросовестный урок.

И преклоняя слух прилежный

К земным таинственным речам
(Лишь теплый ветер по плечам
Водил своей ладонью нежной),
Я слушал имя, по слогам
Причалившее к берегам —

И слабый шелест, и журчанье,

И в небе трепет голубой, —
Со мной (и, может быть, с тобой)
Земля сходилась на прощанье,
Но весел был походный шаг
Латынью раненных бродяг.

Мой милый Кирик, брат названный,

Услышишь ли ты голос мой?
Иль где-то, на большой прямой,
Ты затерялся точкой странной,
И вспыхнул, и погас (увы)
К концу вступительной главы.

II

Не первым вздохом, не свиданьем,
Не наготой покорных плеч, —
Мы счастье мерим после встреч
От них оставшимся страданьем.
Мы счастьем, может быть, зовем
Лишь безнадежный плач о нем.

Но как бы ни было, — на деле

Есть счастьем меченные дни,
Как золотой песок они
В сердечной трещине осели, —
Там — ловко отраженный мяч,
Там — еж иль цирковой силач.

Иль дальний крик на переправе, —

Бранится лодочник со сна,
Над Белой Церковью луна
Встает в серебряной оправе,
И ночь срывает на дыбы
Александрийские дубы.

Мы слишком вверились Декарту

И в рассужденьях и в любви, —
Ты как-нибудь принорови
Географическую карту
К законам логики простой,
К лужайке, солнцем залитой.

Знакомые меридианы,

Знакомый параллельный круг,
Шрифт неразборчивый, и вдруг, —
Не голос северной Дианы,
Но мамы ласковый кивок
За верно понятый урок.

III

Все дыры, скважины и щели
Безоблачный пророчат день,
Из черной стала синей тень
У отдыхающей качели,
И в светлых лужицах апрель
Легко разводит акварель.

Он нежно кисточкой проводит

По голубому полотну,
Он любопытному окну
Пленительный пейзаж находит
И смахивает, не сердясь,
Всё лишнее в цветную грязь.

Не забывая строгих правил,

Мой чисто вымытый двойник
В свой перепачканный дневник
Две кляксы новые поставил
И, промокнув их наконец,
Сосет запретный леденец.

А я, через года пустые

Склонившись за его плечом,
Играю выцветшим мячом,
Печально правлю запятые,
Но ничего мне не понять
В том, что писалось с буквой ять.

Так наши почерки несхожи

И так щека его кругла,
Что, отступая от стола,
Я восклицаю — Боже, Боже, —
Затем некстати целый день
Меня преследует мигрень.

IV