Поздний сталинизм: Эстетика политики. Том 1

В финале читателя ожидает апофеоз мичуринского учения. Следует каскад цитат из передовой статьи «Правды» к столетию Мичурина. Затем идут высказывания о значении «мичуринской науки» китайского профессора, болгарского ученого, чехословацкого инженера, немецкого, датского, мексиканского биологов, которых цитировала «Правда». Все это подкреплялось астрономическими цифрами из той же «Правды» – сколько заложено садов и ягодников, посажено плодовых деревьев, выращено саженцев и т. д. Завершалась книга цитатами из статьи в «Правде» все того же нового первого секретаря Мичуринского райкома о том, что «в каждом колхозе наряду с решением задачи подъема ведущих отраслей хозяйства – полеводства и животноводства – можно усиленно развивать и садоводство при необходимом внимании к этому делу» (124).

Здесь особенно видно, как дискурсы соцреалистической литературы и газеты подпитывают друг друга: литература дает газете персональное измерение, помогая читателю интернализировать идеологическое сообщение. Газета дает литературному изложению авторитетность и структуру, вписывая его в широкий политический контекст. Этот механизм воздействия был менее сложным, чем в колхозном романе или в научном изложении, а потому более эффективным и распространенным в широкой среде читателей, ограничивавшихся научно-популярной литературой.

«Мичуринская наука»: Argumentum ad baculum

Культ Лысенко, достигший после 1948 года своего апогея, был уникальным. Никому из живых, кроме Сталина, не полагалось быть прямым учеником умершего бога. Только Лысенко провозглашался наследником обожествленного Мичурина. Разница особенно заметна на фоне происходившего в физиологии, новые лидеры которой не получали от культа Павлова и доли того, что получал Лысенко от культа Мичурина. Поэты не писали о них стихов, а драматурги – пьес. В случае же Лысенко речь шла даже о фильме, идея которого материализовалась в киносценарии Григория Колтунова «Преобразователи (Народный ученый)»[1029]. Томасу Макленахану удалось отыскать написанную в июне 1950 года рецензию на него Довженко, который выступил категорически против изображения Лысенко под другим именем (отчасти именно это сделал он сам, превратив Лысенко в Мичурина – и наоборот). Теперь же основная претензия к сценарию формулировалась Довженко так:

Дело в том, что герой сценария – Осадчий – замаскированный академик Лысенко. Это будет сразу ясно всему Советскому Союзу. ‹…› Осадчий – необобщенный тип советского ученого, он носит все признаки Лысенко, вершит в точности его дела. Зачем же называть его Осадчим? Лысенко опротестует образ Осадчего и будет прав. Нельзя отнимать у него его точные научные открытия и передавать их другому лицу. Причем в сценарии наряду с Осадчим существует и Лысенко, а сам Осадчий от псевдонима не перестал быть Лысенко. Здесь автор явно пошел по неправильному пути, стал жертвой либо собственного недомыслия, либо неверного указания о том, что биографический фильм о Лысенко делать нельзя. ‹…› Если же о живом Лысенко делать фильм рано, то Осадчего надо было создавать на ином научном материале, а не брать точные лысенковские дела. ‹…› Мое мнение – фильм надо делать о Лысенко. Если же нельзя делать биографию, надо взять лишь отдельные яркие факты[1030].

Будь такой фильм снят, это стало бы неслыханной новацией в сталинском политическом ритуале, где из всех живых только сам вождь обладал правом на экранное воплощение. Между тем Лысенко (без упоминания его имени) шагнул со сцены на экран. Стоит вспомнить в этой связи пьесу Бориса Ромашова «Великая сила» (1947) и одноименный фильм Фридриха Эрмлера (1950). И все же там выдающийся ученый Лавров называется «последователем Мичурина», который руководствуется учением безымянного «академика полей».