Поздний сталинизм: Эстетика политики. Том 1

Старая большевичка Ольга Лепешинская – персонаж того же ряда, что и Лысенко. И не только потому, что в историю сталинской науки оба вошли как два главных шарлатана, но и потому, что ее идеи по своей радикальности и фантастичности могли бы соперничать с самыми смелыми фантазиями Лысенко. Во всем остальном они были очень разными людьми. В отличие от крестьянского сына Трофима Лысенко Ольга Борисовна родилась в 1871 году в Перми в очень богатой семье, потом ушла из дому. В своих мемуарах «Путь в революцию: Воспоминания старой большевички», опубликованных в 1963 году (еще при ее жизни!) Лепешинская рассказывала о том, как росла в семье заводовладельцев, как столкнулась с угнетением пролетариата, как уехала учиться в столицу, как начала принимать участие в революционной деятельности, сблизившись в Петербурге с «Союзом борьбы за освобождение рабочего класса», с Лениным (она вступила в партию в 1898 году), как встретилась здесь с будущим своим мужем Пантелеймоном Лепешинским и затем последовала за ним в Сибирь. Здесь она близко сошлась с Лениным и Крупской (большая часть ее воспоминаний посвящена описаниям их сибирских встреч).

Главной же страстью Лепешинской оставались естественные науки. Петербург и знакомство с дарвинизмом стали катализатором внутреннего переворота. Так, «после прочтения „Происхождения видов“ Дарвина, – вспоминала Лепешинская, – я пришла к правильному заключению, что бог, в которого я до этого верила, – не существует и что вся церковная обрядность, которую в той или иной мере я соблюдала, – не более чем варварство и глупость»[1038]. Этот «многих славный путь» будущая большевичка прошла уже вместе со своим мужем Лепешинским, профессиональным революционером, агентом «Искры», также одним из старейших членов партии, как-то не особенно выдвинувшимся после революции: был он членом Коллегии Наркомпроса, одним из организаторов Истпарта, занимал почетный пост директора Исторического музея и фактически до самой своей смерти в 1944 году в возрасте 76 лет был директором Музея Революции. Ольга Борисовна была человеком куда более активным на протяжении всей своей жизни. Слава ее приходится на конец 1940‐х – начало 1950‐х годов. Поприще ее – наука.

Мемуары Лепешинской дают для понимания ее личности куда больше, чем ее биологические труды. В них она выступает в роли настоящей советской писательницы. Ее письмо буквально пропитано соцреалистической литературностью. Например, общались «старые большевики», будучи тогда молодыми людьми, очевидно, так, как описывает сама Лепешинская: после бесконечных ссылок и побегов, живя с мужем на полулегальном положении, она едет в Швейцарию, чтобы продолжить прерванное Сибирью образование. «В канун моего отъезда Лепешинский давал мне последние советы и наказы и говорил:

– Занимаясь естественными науками, помни и о политической работе»[1039].

Так и говорил Лепешинский, провожая молодую жену с грудной дочерью в Лозанну на неизвестный срок… Несомненно, перед нами здесь литературные персонажи: так говорят обычно секретари парткомов со своими женами в соцреалистических романах. Видимо, границы между наукой и «политической работой» в деятельности будущего «выдающегося советского биолога» Лепешинской с самого начала стерлись, а потому то, что шло от «политической работы» – особого рода идеологическая эстетика, помноженная на революционные фантазии, – выплеснулось в ее научных «открытиях» с такой энергией, которая завораживает и сегодня[1040].

Ольга Лепешинская прошла путь от фельдшерицы до академика медицины – закончила она фельдшерские курсы, а потом с огромными перерывами, так, кажется, нигде до конца не доучившись и мешая естественные науки с «политической работой», провела годы в Петербурге и Лозанне. Как неожиданно точно заметил в пафосной биографии Лепешинской Вадим Сафонов, «именно жизнь и работа большевика дали ей главное, бесценное научное образование: институт был лишь профессиональным дополнением, технической детализацией этого образования»[1041]. Да и в последствии

не было бы исследователя Лепешинской, не было бы открытий Лепешинской – без систематического, неотступного, в течение десятилетий изучения ею трудов Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина, без той «путеводной нити», того «компаса», которые вели ее в научной работе. А путеводной нитью «любого научного изыскания», компасом во всех «исследованиях, обобщениях» сама она называет марксистский диалектический метод, марксистско-ленинскую теорию[1042].