Пожалейте читателя. Как писать хорошо

Закончив в 1968 г. заниматься в Писательской мастерской Айовского университета (после двух с половиной лет обучения), я стала штатным преподавателем. Впервые в жизни я стала неплохо зарабатывать на том, что, как выяснилось, очень люблю делать, что очень увлекало меня, что полностью погружало меня в писательскую и литературную среду, но совсем иначе, чем собственно писательство. Однажды, в выходные, я поняла, что уже больше года не была в Мастерской, этой теплице для выращивания талантов, – и решила ненадолго заехать в Айова-Сити. Я зашла там в университетский книжный магазин под названием «Айовские книги и канцтовары». На полке я обнаружила роман моего знакомого по имени Том; на белой обложке красовалась броская, безумного вида фотография, где он был запечатлен вместе со своей женой Дженис. Это я познакомила их во время первого года своего пребывания в Айова-Сити – и они, представьте себе, полюбили друг друга и поженились. Я прочла аннотацию на обложке. Как выяснилось, в основу романа легла как раз история их любви. Я взглянула на цену книги. И захохотала.

Получалось, что быть писателем означает просто сляпать текст на основе собственного опыта, поместить его в заманчивую модненькую обложку и продавать за 7 долларов 95 центов!

Мне показалось, что это невероятно смешно. Я уже год преподавала студентам – рабочим и ветеранам – в мичиганском городе Сагино, где еще существовала расовая сегрегация, а рядом, в Мидленде, химзавод компании Dow Chemical производил напалм (война во Вьетнаме была в разгаре), и мне представлялось, что столь серьезное отношение к писательству (до такой степени, что многие из нас оценивали, чего они стоят, исключительно по данному критерию) – это просто абсурдно, нелепо, уморительно!

Том не строил роман вокруг каких-то насущных общественных проблем, да и не ставил себе такую задачу. Но та жизнь, о которой он решил написать, теперь все равно оказалась воплощена в письменную речь и заключена в обложку книги.

Пока я переживала сие откровение, в магазин вошел еще один мой товарищ по мастерской – Говард Макмиллан. Он забрел в «Айовские книги», чтобы полюбоваться собственным романом, также выставленным на полку. Он спросил, над чем это я так хохочу. Я ему объяснила. Он поглядел на меня с озадаченным видом. Справился у одного из продавцов, как идут дела с продажей книги Тома. Нашел собственную книгу. Выяснил, как она расходится. Затем мы оба вышли на улицу и расстались.

Никогда не забуду эту сцену.

Впрочем, я наверняка буду забывать ее снова и снова – чтобы опять вспомнить.

О том, что у вас есть выбор, надо помнить всегда.

Траут просто окаменел, выйдя на Сорок вторую улицу. Я [вымышленный автор] придумал ему нестоящую жизнь, но вместе с тем я дал ему железную волю к жизни. На планете Земля это было обычное сочетание[624].

Задумайтесь: может быть, имеет смысл несколько ослабить железную волю к писательству, если из-за этого ваша жизнь кажется нестоящей?

Когда вас захватывает круговерть писательской жизни (и сама мысль о том, что вы, подумать только, писатель), уходят в тень причины, которые некогда – в самом начале – побудили вас взяться за перо.

Может быть, в подобной ситуации разумно какое-то время вариться в этом поменьше? Займитесь чем-нибудь другим, что вам нравится.

А после перерыва вернитесь к писательству. К его основе – удовольствию от выражения того, что вы должны сказать, от придания высказыванию подходящей формы.

~

«Книги Курта и его учительская мудрость заставляли меня буквально влюбляться в собственное воображение, – вспоминает Джим Зигельман, учившийся у Курта в Гарварде. – Но в конце семестра я ему объявил: после всего, что я услышал, я, кажется, вряд ли изберу для себя жизнь писателя. Он ответил мне – не то чтобы рекламируя эту профессию: “Не будьте писателем, если вы можете им не быть”»[625].

~

В «Завтраке для чемпионов» повествователь порой совершенно восхитительным образом глядит на жизнь с высоты птичьего полета. Вот пример:

– Не понимаю, всерьез вы говорите или нет, – сказал водитель.

– Я и сам не пойму, пока не установлю, серьезная штука жизнь или нет, – сказал Траут. – Знаю, что жить опасно и что жизнь тебя здорово может прижать. Но это еще не значит, что она вещь серьезная[626].

А вот аналогичный пример из романа «Малый не промах»: