Если же послушно откликаться на все голоса, предлагающие изменения, уступая одному, другому и т. п., можно обнаружить, что вы сильно отклонились от курса и попали в совершенно неизведанные воды. Особенно надо опасаться замаскированных посулов славы и успеха («Если вы измените это место, будет больше похоже на такой-то бестселлер…»). В один не очень прекрасный день вы можете вдруг осознать, что пишете уже совсем не ту книгу, которую хотели написать. Может быть, вы даже перестанете получать удовольствие от процесса писания, хотя прежде он приносил вам такую радость. Так что будьте бдительны. Да, надо прислушиваться к мнению «третьих сторон». Но более внимательно вы должны прислушиваться
Вот одно письмо, которое написал мне Курт. В нем он подчеркивает, как важно следовать собственным (в данном случае – моим) художественным представлениям о том, каким должно быть произведение. Строчка насчет «перерезанной глотки» очень меня воодушевила. Она резко усилила мою уверенность в себе как раз в тот период, когда эта уверенность казалась довольно-таки шаткой.
Дражайшая из всех возможных Сьюзен и Сюзанн,
в субботу утром получил ваши рукописи. Тут же прочел их – с немалым восхищением и удовлетворением. Возвращаю их вам. Сейчас вы уже знаете этот город не хуже моего. Нам обоим отлично известно, что тут почти не осталось журналов, которые отважились бы напечатать такой серьезный и безумно своеобразный рассказ, как ваша «Чамберс-стрит». Помимо всего прочего, это еще и что-то вроде поэмы в прозе. Ну, это уж чересчур! Но я скорее глотку себе перережу, чем призову вас писать что-то более коммерчески перспективное. «Чамберс-стрит» проделывает в точности то, что и должна.
Что касается отрывка из романа: продолжайте. Читается хорошо. Органичная, чувственная вещь. Не помню, предлагал ли я это раньше: возможно, вам имеет смысл съездить потолковать о писательстве как о бизнесе с моей приятельницей Элейн Марксон, это литагент и феминистка, ее адрес – Гринвич-авеню, 44: практически то же самое почтовое отделение, что и у вас.
Воннегут такой смелостью обладал.
«Я выкидывал целые книги», – говорит он в одном из документальных фильмов[614]
.В прологе к «Рецидивисту» читаем:
Однажды захотелось мне написать рассказ про то, как мы с отцом на небесах встретились. С такого эпизода, кстати, начиналась эта книжка в одном из первых вариантов[615]
. В рассказе, надеялся я, выйдет так, что я ему самый настоящий друг. Только все в этом рассказе пошло вкривь да вкось, как часто бывает, если описываешь людей, которых хорошо знал. Там, на небесах, разве нет? – каждый может для себя выбрать какой хочет возраст, если только до этих лет на земле дожил. ‹…› Как автор рассказа я расстроился из-за того, что мой отец решил на небесах быть девятилетним.Он оказался очень странным мальчишкой, который «всюду таскался» за героем и вообще требовал от него чрезмерного внимания. «Как ни верти, очень уж пессимистичный получался рассказик, ну, я его и бросил»[616]
.