Пожар Латинского проспекта

Уже и дома я заговариваться стал. Однажды, «гоняя» в голове что-то своё, шёл в прихожей. Разминувшись в её узкости с Семёном, втихомолку вроде, обозвал то ли кого-то мне насолившего — Костика, кого же тогда ещё? — а может, и себя самого —

заслужил ведь сто раз:

— Пиндюк, а!

Конечно, чуть-чуть иное словцо употребил.

— Мама! — моментом возопил Семён. — А папа меня пиндюкой назвал!

— Сёма, да это не на тебя я!..

— Сынок, ты записывай всё, что папа такого говорит, — психологически- знающе разрешила ситуацию Татьяна.

Он записал на маленьком блокнотном листике, с грибочком в уголке, вывернув букву «З» в другую сторону.

Писать ведь ещё толком не умел, а компромат на отца уже собирал…

Пиндюка!

Листочек этот я хранил, как дорогое.

* * *

За изобилием бездельного времени, во вторник я явился в студию чуть не за полчаса до начала занятия. Артём жучил совсем уж юную пару — лет по восемь-девять, если не меньше, танцорам было. В руках маэстро играл невесть откуда взявшейся бамбуковой палкой, которая была, как водится, о двух концах. Пока что он на неё опирался, как на трость.

— Скажи, — пытал он не в меру степенного для своих лет партнёра, — вот у тебя слух есть?

— Я же вас слышу, — резонно пожимал плечами тот, отвечая точно теми словами, какими отшил однажды подобный мой вопрос Артём.

Способный был ученик-то!

Другой конец бамбуковой палки, хоть и чуть осторожничая (с оглядкой, поневоле, на меня), но всё же гулко несколько раз кряду опускался на не по годам рассудительную голову.

Да, и сэнсей — ничего себе! Небесталанный.

— Если бы я сегодня не болел, Максим, я б тебе!..

Это были «спортсмены». Те, кого отдают лет в пять заниматься — серьёзно! — бальными танцами и из которых день за днём растят профессионалов, что будут выступать впоследствии на всевозможных турнирах и завоёвывать, к законной гордости родителей и данс-педагогов, кубки разного достоинства.

Мне уже это никогда не грозило… Да и ладно — я ничего не пропустил: главная мне награда была ещё только на пути в студию…

— …Сальса у нас сегодня. Ну, основные шаги — помним!..

\

Они-то помнили, а мы-то с Любой — откуда?

— Давайте пройдём сейчас крест, счёт — помним: восемь. Колени — мягкие!

Основные шаги дались, впрочем, без какого-то труда. Шаг левой назад — обратно, правой

вперёд — обратно; левой вбок, по диагонали, обратно; правой — вправо, точно так же: крест!

Лёгкий достаточно.

— И когда шагаете в сторону, то, сгибаясь корпусом, выглядываете из-за плеча своих партнёрш. Как из засады!

Начали! Особенно усердствовал Андрюша Центровой, сгибаясь натурально — пополам. Любил, верно, по жизни «засады» чинить.

Вообще это, конечно, рождало у меня живую ассоциацию: кубинские повстанцы отчаянно и дерзко появляются из зарослей сахарного тростника: «Patria o muerte!»

А у меня было почти: партнёрша или смерть! Пока что я ещё поспевал за Любой, и алеману с поворотом и захлёстом ноги, в общем, освоил. Но, когда пошли ещё дальше — в дебри сальсы тростниковые, я сдался…

Нет, на сей раз я не бросил Любу, не убежал постыдно. Я просто отступил к стойке, обвив её стальную колонну, как ствол пальмы, — хорошо хоть ногу на ногу не заложил. Так и стоял. С таким пытливо-вдумчивым выражением лица, что Артём, взглянув на меня, не смог сдержаться от доброго смеха.

Ну, хоть маэстро болезного чуточку развеял.

А Люба опять танцевала одна. Ей было всё нипочём — танец она схватывала на лету. Вот с партнёром её непутёвым вечно — засада!

* * *

С Мечникова позвонили в среду вечером: «Я лестницу привёз — с чердачного окна её до конька должно хватить. Сам я только во второй половине дня смогу подъехать… Да — сестра дома будет с самого утра».

Ну, что же — четверг, так четверг: до танцев надо успеть!

* * *

Сырое утро лежало серым пористым снегом по краям дороги. На остановке у рынка, откуда до школы, где учился мой сын и преподавали жена с Любовью, было рукой подать, в полупустой автобус залез кудлатый забулдыга. Не явный ещё бомж, но вполне уже пропащий бродяга. Прозевала его вторжение на ходу спящая около шофёра кондукторша — зимний авитаминоз. Маргиналу повезло вдвойне: мигом он углядел знакомого и с ходу на того набросился:

— Ты куда?

— Да к Санычу, на дачу, — отвечал люмпен лет тридцати. — Подделать там кое-что надо. Поехали со мной — поможешь!

— А обедом покормишь? — заволновался бродяга.

— Так, оплачиваем проезд! — неприязненно вклинилась между ними подошедшая, наконец, кондукторша.

Кудлатый стащил с давно немытых волос грязную вязаную шапку с застрявшим в ней пуховым пером и суетно перекрестился:

— Господи, Христе!

— Так, выходим! Саша, останови, Саша!

— Заплати, а то меня сейчас высадят! — воззвал гонимый к знакомцу.

— Выходим, выходим!

— Заплати ты, ну! — изгибался уже с подножки бродяга.

— Давай, давай, — глядя в противоположное окно, едва заметно махнул рукой его знакомый.

Дальше поехали. Твоя, Гаврила, следующая. Не ровен час, и ты скоро так ездить будешь: дойдёшь, с танцами-то своими!..