Пожар Латинского проспекта

я сразу, за несколькими декоративными углами и общей высоте, точное количество высчитать. Да ладно — довезём! Зато лихо приспособился кирпичи обычным долотом колоть: резать-то, без электричества, было никак невозможно. А тут — наставил острие долота на карандашную отметку, тюкнул молотком потихонечку пару-тройку раз, проторил бороздку да смело ударил — в том самом месте кирпич и раскололся. Почти идеально ровные сколы получались: на облицовочную кладку вполне пойдёт!

Будет теперь это — тайно — масонский мой секрет. Как кирпичи, куда ещё электричество не доехало, долотом колоть — словно обезьяна кокосы!

Даже трудиться опять на этом поприще вдруг захотелось от новаций таких!

Завязывай! Расквитаемся сейчас с этими двумя заказами — и: «Волны плещут солёные!..»

От Бабушки-на-Даче, убегая к Хозяину Круглого Мангала, пока удавалось отбрёхиваться, ненавязчиво напоминая, что это она вклинилась в ровный-де ряд моих заказов — у непростых, кстати говоря, людей. Она не возражала — я был тут в большой чести. В отличие от своего «ученика» — «чёрного строителя», которого Павловна с ходу люто невзлюбила. Заподозрила она Серёгу в, грамотно выражаясь, «профессиональном несоответствии». «Косячил», в общем, он там слегка. То рубероид забыл между фундаментами проложить, то на дрова, в ветрено-холодные дни у печки обогреваясь, сухие обрезки «вагонки» использовал: «Я бы и сама могла ими топить!.. Пусть вон брёвна гнилые эти пилит!» А то и носки — шерстяные, не штопанные! — что на перилах лестницы обнаружил, на себя натянул — в кирзовые свои, рабочие сапоги.

А носки, к тому же, оказались соседки напротив — она их, за неимением своей печки, по большой дружбе доверила Павловне просушить. В общем, вышел даже небольшой скандальчик, который, правда, сердца чёрного не ранил — мимо ушей Серёга большую часть пропустил. Как и дней рабочих — несколько.

В общем — работа двигалась! Хоть и не теми, совсем, темпами. Как обычно…

* * *

В следующее воскресенье съездил я в тот светлый городок у моря. Денёк был солнечный, Хозяин Круглого Мангала велел по телефону немного обождать: он ещё только в городе проснулся. Разрешено было даже ждать в пивбаре: «Я же тебе не ГАИ!» Но после второй растянутой кружки, далеко за полдень, я решился позвонить опять.

— …Слушай, а я и забыл про тебя!.. Давай на променаде встретимся — мы гулять с семьёй пошли. Сын отведёт — покажет.

Благочинная семья, которой я попался под ноги на променаде, кроме главы, состояла из молодой блондинки — супруги («Какая, интересно, это у него по счёту?» — хмыкали, помнится, его парни строители) и стильного сына в белом пиджаке, годами скорее подходившего «маме». Он-то и отвёл меня, в полном почти безмолвии, на особняк с кавказской овчаркой во дворе и кирпичной печью-коптилкой под навесом.

Печь я старательно зарисовал — измерил. Достаточно мудрёная система коптильных дымоходов здесь была. Даже интересно будет сделать это.

Коптильня… Куда без неё пробитому рыболову и охотнику, — а Хозяин Круглого  Мангала таковым и был. Он как-то субботним вечером, приехав со своим шофёром (простецким мужиком, что был и телохранителем, и садовником, и дворником), нам ведро свежевыловленной салаки отжалел:

— Там, возьмёшь домой — я и на тебя оставил.

В основном, конечно, его хлопцы всё скромно выгребли, но и на мою долю пакетик небольшенький перепал. С приблудной кошкой ещё, мигом свежачок учуявшей,

поделиться пришлось — а как иначе? У этих-то парней ей точно ничего было не допроситься.

В общем, нормальный был Хозяин Круглого — нормальный! А что забыл про меня — поважнее заботы есть, в весенний солнечный выходной…

* * *

Рыбаков я всегда уважал. Рыбалка — это спокойствие, умиротворение, это созерцание природы, это противовес суете.

Тесть-то у меня каждые выходные на рыбалку ездил. В осенне- зимний, не дачный, сезон. «Он там за птицами наблюдает — спроси сам: он тебе так расскажет!»

Уважуха!

И Иисус Христос пойманной рыбой людей кормил… Этим, кстати, я в море оправдывался, глядя на тралы, под завязку рыбой набитые.

Кстати, однажды и я наживку тестя проглотил. Вернулся поздним вечером пятницы изрядно навеселе, и Татьяна отселила меня на ночь в кухню: «Будешь ещё здесь храпеть!» А мне и лучше — на твёрдом поспать. Блаженство: никто в бок теребить не будет. А сердобольный тесть ещё зашёл, глянул, кинул поверх одеяла тулуп армейский, в котором на рыбалку наутро собирался. Полный комфорт! Только похмельный голод среди ночи поднял: «Сожрать чего-нибудь срочно! Чего тут у нас на плите, поближе?» На плите была кастрюля с кашей. Ячневой, безвкусной, как бумага — ни солёной, ни сахаренной: специально для меня, похмельного, что ли сварена? Ну, уж чем богаты — сегодня на деликатесы от тёщи рассчитывать точно не придётся! В общем, съел я её подчистую — что в кастрюле оставалось. А в пять утра — похмельная ночь всегда коротка! — возник осторожно тесть:

— Спи, спи — я переступлю!.. Сейчас я соберусь по-быстрому. — Он пробрался к плите.

— А… А где каша… тут была?

— Съел я! — с вызовом пробухтел я. — А чего такое?