Пожар Латинского проспекта

Тачай столбик свой давай, страдалец и мыслитель!..

Серёжки меня теперь волновали — и только! В смысле, золотые. Которые в ушах — украшения. Вернуть же ей их надо. Не те самые, но хотя бы подобные. Соврав чего-нибудь вдохновенно про круговорот вещей в природе и замкнутость круга — Гаврила

бы придумал, он мастак наплести, да на уши навесить! Вот только как угадаешь, какие они — мы же их в глаза не видели. А и не спросишь же у неё, в самом деле: «Люба, а какие они были — серёжки-то те? Ну, которые…» Ты тут заплачь ещё! Слащаво до безобразия, до тошноты.

Но придумать что-то явно надо: круг замкнуть.

Сладко звякнув, телефон засветился принятым sms.

«Жаль, а я уже приготовила фото. Буду одиноко одинокой одиночкой».

Вот это работа со словом!

— …Люба, ну если так, то конечно смогу я вырваться! Права же не имеет Гаврила тебя бросить — прообещался! Целую, пока!

* * *

И ведь ведал я, что после чёрной ноябрьской субботы наши хрустально-трепетные отношения не станут прежними никогда: я познал её измену. Образ святой Любви разбился вдребезги и перестал существовать. На смену явилась Любовь земная.

Но была ли она хуже?

И ведал светлым воскресеньем наш Гаврила,

Что за изменой уж Любви не будет той.

Любовь земная ей на смену приходила.

Не был Гаврила против — он и сам был не святой.

— Хорошая новость: в пятницу, тринадцатого, идём в театр!

— Наверное, это будет что-то ужасное?

— «Левша». Помнишь, я тебе обещала, что в следующий раз все втроём, с Семёном, сходим?

Да, точно, было дело.

— Мы своих детей — два класса, с Любовь Васильевной ведём. Ах, с Любовью Васильевной! Так сразу надо было и говорить — конечно, идём! Вприпрыжку.

— А четырнадцатого — помнишь? — у неё день рождения. По секрету — у неё кто-то появился. На праздники они с девчонками ездили на море, в Зеленоградск, сидели в кафешке — она рассказывала: «Всё так красиво, романтично!» Показала даже стихи на телефоне, что он ей присылал. Лена Уланова говорит: «А ты уверена, что это он сам сочинил? Может, он их из интернета скачал». — «Нет, это его слог, я знаю!»

Стихи! И это вы называете стихами!

Подобно инженеру Щукину, Гаврила в пене —

У рта, пока не оправдался

Марине, Оле, Рите и Елене:

«До воровства стихов не опускался!»

А может, и действительно кто-то появился — почему нет?

В круженье творчества полёта

Хотел Гаврила всё ж заметить:

За прочих клятых стихоплётов —

Романтиков — он не в ответе.

Развелось бумагомарак — как собак нерезаных!

* * *

Поспешая на занятия, я не поспевал за обвалом строк: «Пожарником Гаврила не был… И под тревожным тем осенним небом…» Лились строки беспорядочным потоком, затрудняя

и без того опасные пешеходные переходы. «Пожар латинский разгорелся… Не в силах он его тушить». Однако успел — пришёл даже с небольшим запасом. Так что оставалось ещё время наскоро набрать черновые четверостишья в память телефона.

Но растревоженная гроза (не буди, называется, лиха!) уже надвигалась…

— Итак, мы помним: танго — это агрессия. Каблуками толкаемся от паркета, ноги чуть в коленях согнуты. Вот, как кошка крадётся — в любой момент она готова к прыжку… Сегодня мы изучим файф-стэп.

Отчего-то танго мне давалось легче и веселее других танцев.

— Файф-стэп — это пять шагов в диагональ. Татьяна!.. Татьяана! Смотрите — показываем.

А вот если бы Миша — телохранитель ушаковский, и ему подобные, танго изучали, сюда свою агрессивность расходуя, глядишь, всем легче жить бы было.

— И вот посмотрите на нашу стойку: вот тут, на уровне груди, словно раскаты грома между партнёрами протекают, словно грозы проходят.

А вообще, Миша тот — до фонаря мне теперь. Я и там, на Ушакова перед ним не мандражировал, не заискивал, не лебезил. «Дурака включал» постоянно — да! — так это по образу тамошнему своему: так единственно возможно и было.

— Давайте, встаём друг против друга — партнёры в одну сторону, партнёрши в другую. Так, сначала смотрим мужскую партию…

Да и вообще пора уже всех этих Миш, Гриш, и всех, всех, всех ушаковских забывать. Выбросить просто из памяти этот оторванный жизни кусок.

— Давайте теперь попробуем свои партии, а потом станем в пары.

Да хоть бы сюда он сейчас припёрся — не спасовал бы пред ним — кто он мне теперь такой?!

Здорово у нас с Любовью получалось пять этих шагов туда — обратно пройти. С душою! С грозой и молнией.

— Ещё момент: когда встали друг против друга — в середине файф-стэпа и по окончании, то вот такое движение головой — чик! — передёрнули. Как затвор.

В тему. Как положено телохранителю, Миша без пистолета не ходил. И кровельщикам его, шуткуя, демонстрировал («А то я могу быстро вас с крыши снять — спустить»), и друга моего — поляка — однажды под дулом привёл, — уже серьёзно.

— А когда вы идёте обратно, то взоры ваши должны быть устремлены вот сюда — повыше кисти партнёра. Будто здесь у вас находится прицел, сквозь который, надвигаясь, вы атакуете стену.

Стена готова была зашататься — в страхе: такими взорами мы в неё «целились»: как Миша в того, на кого досужий гнев хозяина ложился.