Пожар Латинского проспекта

Сейчас же надо было принимать в расчёт, что наледь, нет- нет — да и остающаяся на кирпиче (ну, не успевал я её в мгновение растопить!), по высыхании печи обязательно образует щель. Через которую возможно поддымливание. Но тут уж не до хорошего: успеть бы, плеснув с кельмы раствора, кирпич моментально плюхнуть — пока парящая теплом жижица не примёрзла!

В избушке дальней той, заиндевелой

Сомнения топи, Гаврила, лёд!

Лепи кирпич уверенно и смело:

Тепло, с недрогнувшей руки, придёт!

За нескончаемым своим перекуром — с сигаретой он почти не расставался — Равиль не оставлял меня наедине с сомнениями.

— А ты знаешь, как нас, таких, татары — те, что живут в самом Татарстане, — называют?.. Мешары!

Семейство переехало сюда из Средней Азии. Домик младшего брата Камиля — вполне себе обустроенный, с покупной чугунной печью — был в конце этой же дачной улицы. Но, видимо, не особо они между собой ладили («Двое же ребятишек там, да и жена — своей семьёй живут»), коль предпочитали мёрзнуть здесь в такие жестокие морозы.

— Не боись, Равиль! — не снижая темпы кладки, улаживал я непростые вопросы межнационального единства. — Поговорка такая есть: «Потри любого русского — найдёшь под ним татарина». У меня, вон, видишь — тоже монголоидное расположение

волос на лице. Жена вообще не сомневается, что я где-то с азиатской кровью помешан, а она у меня — историк!

Равиль раскуривал другую сигарету.

— А там у нас дом был свой!.. Но нет сейчас там никакой работы. Всем свои рулят. Вроде бы: одной же я с ними веры, но куда там! Никуда не сунешься, не влезешь. А то — чего бы мы сюда потащились?!

Работы постоянной не было у него и здесь — шабашил где-то и с кем-то от случая к случаю.

— Сегодня надо звонка ждать: если мороз спадать начнёт, пойдём опалубки ставить — фундаменты под столбы для забора заливать… Я сейчас по бетону работаю. Оно, знаешь: бетон всегда можно поправить, долить, а вот дерево, если повредил — никак. Дверь, скажем — из красного дерева… Я, тут было, и плотником работал.

Понятно: тюкнул где-то скол на двери дорогущей, «на бабки попал». Известное в современных трудовых отношениях дело: работа твоя стоит копейки, а материал, с которым работаешь, — десятки, порой, тысяч.

Наш же б/у материал позволял работать без дрожи в руках. Поэтому печка сложилась в считанные часы, и массив отопительного щитка рос на глазах: не время было «миллиметровать» — людям тепло нужно!

— Ого! — подивился заглянувший на минуту (а то ещё, гляди, помочь «припашут»!) Камиль, переводя взор маслично-чёрных глаз с меня на наше строение и обратно. — Это вы так сегодня и на второй этаж выйдете?

— Постараемся!

— Молодец! — оценил он. — Я, вообще, точно так же работаю.

Он был порядочно моложе меня.

Труды праведные закончили за полночь. И то лишь потому, что электричество вдруг отключили. Но мы всё же успели до того выпилить квадратную дыру между этажами — под трубу. С фонариком Максимовна взобралась по лестнице куда-то на мансарду,

возвратилась с двумя тысячами рублей моей зарплаты — чин- чинарём!

— Равиль, ты проводи его — до «Алтына» хотя бы!..

* * *

Утром, взяв-таки жалкие деньги («Так ты оставил бы пока себе!.. Точно, тебе не надо?.. А на проезд?»), Татьяна завела разговор, которого я всячески избегал.

— Всё равно, Алексей, надо, наверное, снять уже денег немного с книжки — пришло время… Я понимаю — жалко!.. Знаешь, как мне было жаль снимать в этот раз свои на поездку нам с Семёном в Турцию! Но у меня на счету больше денег нет.

— Да-да, Танечка, — мне срочно занадобилось куда-то бежать из комнаты, а то и из дому, — всё будет хорошо!

* * *

И совершенно внезапно, отчётливо и ясно, как часто и случается в трудные моменты, простое решение пришло само собой. Год или полтора назад, когда вовсю «кочегарил» ещё на Ушакова, нашёл я на свой лестничной площадке — у самых дверей лифта — золотую цепочку. С крестиком Святого Распятия. Ну, точно Аннушка из «Мастера и Маргариты» — подкову золотую, только что не в салфетке. В понедельник — важный факт! Компании молодых людей, что снимали квартиры и в нашем крыле, и напротив, любые выходные превращали в праздники — шумные и весёлые, по полночи будоражащие децибелами пол, стены и потолки соседей, а вторую, частенько случалось, её половину — чувственным оханьем залученных в гости девиц. Так что выспрашивать, кто обронил у лифта золотую цепочку («Какая такая салфеточка — подковочка? Вы что, гражданин, пьяный, что ли?») огульно не стал: кто потерял, тот и спросит, ему и отдам. Так до поры и упрятал, чтоб самому не забыть, в фотоальбомчик — в ячейку с фотографией моей на борту шотландского того «пылесоса»: золотое было то время, а и рейс золотой!.. Одна только фотография от всего и осталась… Так вот, и позабыл бы я напрочь, если бы не помнился, вместе со своим анекдотом, достойный сын набожного своего народа — Томек: «Новый русский у магазин увэлирный заходит: “Дайте мне са-амую толстую цепочку и самый большой крэст!.. О-о, цэ то, что трэба! Только

гимнаста отсюда — снять!”».