Пожар Латинского проспекта

Ей не нужны кирпичи и камни, гармония и вечность. Ей нужен достаток — немедленно, сейчас, нет — «ещё вчера»! Причём, достаток всеми видимый. И она — в свете общего внимания и — по возможности, и по остаточному принципу — любви.

А ты, вольный каменщик, ничего (кроме последнего, причём, во всех смыслах) дать сейчас ей не можешь, да и вряд ли сможешь когда-нибудь. А твои каменные победы и кирпичные находки, плиточные сомнения и бетонная истина — ей это неинтересно, ненужно, ни к чему, и по боку…

И хоть замуруйся ты в нишу свою каминную с головой.

Ты же её нашёл!

* * *

Однако в миру грешном был ещё я нужен…

— …Ну так, вы когда приедете? — гнусавила по телефону бабушка, жалостливо, но «с наездом» — кавалерийским, лёгоньким. — А то я, пока вас ждала, уже заболела вот!

По-людски — выхода у меня не было…

— Хорошо! Тогда вечером, после работы, я к вам подъеду. Бери копьё, седлай коня, и кирку — кирпичи с плеча рубить, с кельмой печной — за пояс!

— …На «семёрке», у дач — это следующая остановка за городком, выйдете. А как будете подъезжать, меня наберите — я выйду, встречу!

* * *

Седлай, Гаврила, ты коня — судьба нелёгкая такая!..

Копьё и меч — ту кирку острую, с стальною кельмою, — не позабудь!

В тьме-таракани дач, там человек без очага уж замерзает…

В труде тебе удач, пусть во спасение недолгим будет путь!

Это ж на двух автобусах, с пересадкой, добираться!

* * *

«Семёрка» была распёрта изнутри народом, как в старые добрые времена — час «пик». Однако за круговой развязкой у скопища торговых центров и череды многоэтажек автобус опустел наполовину, а на остановке у городка вышли почти все. Следующая была моя.

Шагнув из автобуса в неизвестность, я пошёл вперёд — точно по данной мне ориентировке. Крепкий мороз витал на вольном просторе, фонари вдоль объездной дороги исправно освещали путь, не давая тьме стать непроглядной. В их свете, пройдя немного, я и разглядел спешащий мне навстречу силуэт.

Бабуля упорно семенила по удивительно широкому тротуару, отделявшему нескончаемые дачи от теряющейся вдали дороги, очень боясь, видимо, опоздать и не встретить меня: последнюю, быть может, её «надёжу».

— …Максимовна! Зови меня так.

Я взял её под руку, сразу ощутив через пальто старческую немощь.

— Да я же ещё работаю! Бухгалтером. — Она назвала организацию. — Вот, хоть и кашляю, а на работу приходится выходить: годовой отчёт делаем, а без меня-то как? Молодые эти разве что соображают!

Респект!

Мы подошли к даче — небольшой, вполне сносной, этим годом, видимо, и построенной (или достроенной), простенькой, без изысков.

— Уже хочется и рюмочку на Новый год у печки новой поднять, — открывая двери, искала ключи к моему сердцу Максимовна.

Электричество в домике, состоящем из маленькой прихожей и двух небольших комнатушек, было. Значит, работать можно и ночью — на сколько сил хватит. Значит, не придётся, тюкая киркой, кирпич «зубами грызть» — режь турбинкой, сколько душе угодно!

— Мы тут с сыном живём. Он помогать будет! — заверила бабушка.

В дальней от входа комнатке стояли две кровати с ворохом стёганых одеял на каждой, и газовая плита с горящими конфорками.

— Вот, от неё только и греемся!

— А голова-то от газа разве не болит? — сочувственно покачал я головой своей —

здоровой.

— Да болит, конечно, да что же делать, — развела руками Максимовна. — А вот и печка, что гастарбайтер до половины доложил.

— Разобрать придётся полностью, — с сожалением вздохнул я. — Лучше бы ничего он не начинал!

Трубы, конечно, не было. Но был один большой фундамент — хватит и на неё, на печной массив. Было всё нужное для работы: глина («Сын ещё летом накопал где-то»), песок, кирпич — и красный, и шамотный, огнеупорный. Не было времени рассусоливать: по углам большой комнаты, не говоря уж про мансарду, зарвавшимся оккупантом вольготно тянулся мохнатый иней.

— Хорошо, Максимовна, сделаю я вам печку, только с работы как-то надо будет умыкнуть, — вслух рассуждал я. — Кстати, ничего, если я и ночью пару раз поработаю?.. Но только, не шесть, конечно, тысяч это будет стоить — десять. Это с трубой уже, щитком обогревательным — я его на второй этаж выведу, и печкой, полностью — только разжигайте!

Это было нормально для меня. Почти что «жирно». Это было по-божески. Более чем: за такие деньги и летом, кроме того гастарбайтера или залётного какого-нибудь шарлатана, никто бы не сделал (так ведь и то дороже б вышло!).

Максимовна согласилась и на это, и на то, что по две тысячи будет мне платить подённо — в конце каждого рабочего дня (коих, быстро прикинул я, должно быть не больше пяти).

Всё-таки бабушку я в первый раз видел.

— Только завтра я ещё прийти не смогу — с работы надо будет как-то отпроситься, да и инструмент кое-какой взять. Потерпите ещё денёк?

Михайловна отважно кивнула.

* * *

Легко сказать «отпроситься»: это для меня всегда половина дела! Бо’льшая, причём…

Но — ради людей, что прозябают в насквозь морозном домике, спят под тремя одеялами, преют днём и ночью в семи одёжках, просыпаются уже с больной головой!..

Помнится, Слава, вытягивая меня как-то на пару дней работы с Ушакова, втулял: