Пожар Латинского проспекта

Бедный Серый — вот ему занятие! Хотя, Таня взахлёб мне рассказывала, что Серёга никому глажку брюк своих, особенно мичманских, до сих пор не доверяет: только сам! И Серёжке-маленькому брюки подшивает. Так что…

— Серёга — молодец! И служит, и подрабатывает, и шопинг по выходным любимой жене устраивает!

— А он уволился уже из магазина.

— А чего?

— Заработал, на что хотел, — загадочно улыбнулась Люба, — и уволился.

— Ну, правильно, — тут же «съезжал» я, — всех денег не заработаешь.

— Но без денег, — пожала плечами она, — тоже нельзя. Нельзя!.. Но можно.

— Но, насколько я знаю, он хорошие деньги начал получать.

— Ну вот, вроде начал, и!.. — она развела руками.

Мне оставалось лишь промолчать… Деньги — это то, без чего, по большому счёту, я прожил всю жизнь. Как-то всё порознь мы друг от друга оказывались. И никак встретиться нам не получалось. Да и зачем бы я им был нужен?

« Как вы на шесть тысяч рублей в месяц живёте?» — искренне недоумевал, помнится, Слава: на первых порах работы на Ушакова столько ведь и получалось.

« Мне не тебя, дурака!.. Мне твою Татьяну жалко!» — отчаявшись меня вразумлять, горько вздыхала Алла.

Мне тоже — правда!

Но был сегодня чудный вечер, стояла сейчас вполоборота от меня та, о которой теперь только и думал, которой теперь жил!..

— Только ты, — с улыбкой повернулась она ко мне, издалека завидев свой подъезжавший автобус, — всю шоколадку Семёну не отдавай — она заговорённая! — Она поцеловала меня в щёку. — Ещё услышимся!

Вот ведьмочка! Нашаманила уже чего-то!

* * *

А Слава и вправду хорошо работал там, в завершение мангала «Мальборг». Он просто учился, на меня глядючи, — класть кирпичи и делать (сам уже) между ними расшивку: «Я до работы сейчас жадный!» Здорово он мне помог — выручил! На добрых три-четыре дня победу приблизил. За что и получил — помимо тайного посвящения мною ещё не в мастера, но уже в подсобники, — пож’иву. Пусть и не слишком щедрую.

— Чего это ты размахался? — спрашивал Слава, когда я отсчитывал, как с плеча рубил, тысячные купюры на панель микроавтобуса.

— Ты хорошо работал!

Премиальных, поверх договорённого жалованья подённого, вышло всего тысяча четыреста рублей — уж чем богаты были! Бедные рыцари… Разбойники с больших шабашно-строительных дорог…

* * *

Я позвонил Ей в среду, едва дождавшись более-менее приличных одиннадцати часов. Во время перемены, что высчитал, как школьник.

«Услышимся», так услышимся!

Любовью день вновь осветился

Гаврилы — ведь на белый снег

Блестящим бисером ложился

Тот милый его сердцу смех.

Черновая кладка камина была закончена. Почти: чуть по сторонам до верха довести и верх перекрыть осталось. Уродец стоял посреди зала, пугая неподготовленный взор дикой пляской разношёрстных кирпичей (были здесь и белые — силикатные, красные полнотелые, и огнеупорные — б/у), вакханалией заплешин раствора на выщерблинах, и шабашем общего замысла. Даже мне, повидавшему виды, на свою «залипуху» смотреть не хотелось: «Без слёз — называется — не взглянешь!»

А что ты, Вадик, хотел — зато на кирпич не тратились!

Вот только, скорее теперь надо его плиткой закрыть! Когда доложу последние эти кирпичи… Последние, на долгие, долгие годы… Нет, когда у меня будет свой дом, там, конечно, себе я камин выложу — никому не доверю!

Но когда то ещё будет!..

Главное — верить! По кирпичику, по кирпичику…

* * *

— У этого стихотворения цвет — кирпичный, — сказал я как-то на рабфаковском нашем семинаре про стихотворение поэта серебряного века.

Два моих сокурсника за соседней партой прыснули в кулак.

— Вы напрасно смеётесь, — склоняясь над журналом, ставил очередную на мой счёт галочку Станислав Витальевич, — ассоциация очень важна!

За тот семинар он поставил мне четвёрку — ниже, получилось, чем обычно.

А камин-то хоть на троечку вытянуть — на большее я теперь и не рассчитывал.

* * *

— Ты чего — опять выпил, что ли?!

— Ой, Тань, не шуми! Знал бы, на фиг, там лучше остался!

— Так вот там теперь и оставайся!.. Слышишь? Нечего сюда тогда ездить!

В гневе она была крута!

* * *

Наутро, исключительно чтоб не заострять и без того острые углы, затемно, да по стеночке, по стеночке «выгреб» я к Вадиму — благо, было куда! Попадаться на глаза тёще, помятуя вчерашнее, не хотелось.

Хоть — и чего я натворил? Ни-че-го! Пришёл, как добрый, домой — вовремя, и спать «по-тихому» лёг — как паинька.

Проводить 31 декабря на объекте стало в последние годы для меня привычным. Доброй уже, Ёшкин кот, традицией. На закланье старому году отдавал я этот день. Чтобы в Новом уже так не работать. «Я делаю всё, чтоб отсюда уйти, работая даже сегодня». И уж в наступающем году забуду я и про нужду, и про авралы нескончаемые, и про праздники с мастерком в руке.

Блажен, кто верует!

Самым незабываемым, конечно, был первый ушаковский наступающий — три года назад. Но работал я в тот день на «Мальборге» — дюже меня Александр Здешний напрягал: «Ну, скажи, Лёша: на Новый год мы поросёнка здесь пожарим?.. Надо успеть — ко мне же друзья приедут!» Он тогда ещё не расстался с розовой, как тот молочный поросёнок, мечтой выдернуть меня из ушаковских лап. Себе на растерзание.