Пожар Латинского проспекта

На спортивном канале показывали финал московского кубка по бальным танцам… Ча-ча-ча, медленный вальс, пасадобль, квикстеп… Точёные фигуры и открытые спины лощёных партнёрш, и непременная улыбка на лицах партнёров в смокингах… Я смотрел неотрывно битый час — пока всё не завершилось: нынче это было моё! Вглядывался в их лица и пытался понять: можно ли так великолепно и гармонично сливаться в танце телами, не любя друг друга в душе?..

* * *

А Нахимовы, наверняка, были на ёлке. Когда я спросил (раньше ещё!) у Татьяны однажды, чего им дома не сидится («Приключений искать?»), мне «растележили»:

— Ну, здесь другое дело: Люба думает — пусть Серёга пройдётся, проветрится чуть, не всё за праздничным столом набираться.

Вот ему радость-то!

* * *

Десять праздничных дней я обречён был прятаться за работой в доме Вадима. А там — от неё… Через день приезжая переночевать домой, на следующий оставаясь «в ночную». Татьяна, которая и раньше не препятствовала моим «ночным» на объекте

(«Ты только позвони, предупреди!»), теперь и подавно против не была.

Какое-то оцепенение лежало теперь между нами…

Худо-бедно, но камин уже трещал досточками от ящиков из-под «кабанчика». С тягой не было никаких проблем. Самое большое пламя, густо наполняя всю топку, плавно полыхало в невидимое жерло дымохода.

— Вадим, ты посмотри, какая идеальная тяга: ни единого дымка!

— Ну, если бы у тебя и здесь проблемы были! — резонно хмыкал  Вадим. — Ты ведь — специалист!

Десять праздных новогодних дней — такая мука! Особенно, если пуст твой карман.

— Мать-перемать, в стране разруха, а они десять дней кряду балду гонять придумали!

— Так это же они для себя сделали: в Куршавеле чтоб, на зимних думских каникулах, было время оттянуться.

А вот у меня времени не было: ходи вокруг него — не ходи, а пришла пора браться за серый, халтурно из бетона отлитый «кабанчик». Имитирующий изломами поверхности не пойми что: то ли осколки горной породы, то ли наплывы лавы.

Кочевряжистый пошёл ещё неохотнее кирпича. Неровности корявой поверхности сами собой подразумевали некую вольность, Вадим же всё теперь самолично замерял по уровню (научили его дружбаны-то мои: Славик с Джоном!). Вот и приходилось ловчить, сводя несовместимые вещи — выпукло-кривую плитку и строгую линию уровня. На углы приходилось подбирать относительно ровные полоски, оставляя особо пузатые на промежутки.

Помучайся, Гаврила, но гармонию оформи! Безупречную…

Небо, что над головою!

Зачем появилась Она?

Значит, Тебе было надо!..

/Gavrilla Japan/

А и откуда столько углов набралось? Восемь — на полтора каких-то метра площади и два высоты. Вот нагородили! А ведь самый «простенький» эскиз выбирали! Теперь каждую плитку надо было подрезать по месту, да, бывало, и не один раз: уж как она со встречной, такой же гонористой, стыковалась.

А ведь на Ушакова было одних столбов тридцать пять, из них — восемь четырёхгранных. Восемьдесят шесть двухметровых углов! Это — не мелочась на углы фасада, барбекю, входа в подвал и т. д., и т. п.

Гаврила, прошедший, смело можно сказать, голыми пятками по их острию, толк в них теперь ведал: как Вадиму с мастером повезло!

А мастеру повезло не только с Вадимом…

И музе он был благодарен,

За то, что Она появилась.

Теперь никуда б не ушла!

/Gavrilla Japan/

* * *

А муза порхала, наверное, из гостей в гости. В последнее наше свидание — на танцполе — она говорила мне, что хорошо, если бы были занятия в эти десять дней: «Чтоб как-то с пользой и со смыслом провести: не все праздники за столом сидеть».

Но первое занятие в новом году назначено было аж на четырнадцатое…

И позвонить Ей было нельзя: никакого ведь не было повода…

* * *

Шёл шестой день добровольной моей ссылки.

Был чудесный, морозный и солнечный день. Мало, впрочем, радующий одного зануду. Зимняя благодать лежала на маленьком городке, и на доме у глубокого оврага, на дне которого очень редко показывались голубые вагоны дизельного поезда. И в тихой своей грусти покинутости (в которой лишь верная, как жёны декабристов, работа назойливо меня не оставляла) мыслями я уже готов был попрощаться с Ней как с партнёршей. Что-то подсказывало мне, что теперь, после турнира, на котором мы и не были вовсе! — всё уже не будет так, как до него…

Серая облицовочная плитка медленной улиткой ползла вверх — к уродливо зияющим чернотой сажи кирпичам. Из печки, должно быть, разобраны они были. А может, из стен пожарища.

Эх, и на кой мне сдалась эта, по жизни, работа — тяжёлая, пыльная, неблагодарная?!.

В полдень забрёл я в залитый солнцем зимний сад, где, как в самом надёжном от строительной пыли месте, я переодевался и оставлял походную свою сумку. За забытым телефоном — мало ли чего… А в нём уже высвечивался пропущенный звонок:

«Люба»! И не успел я, замерев от счастья, набрать её номер, как «мыльница» опережающее загудела в моих руках:

— Привет, красивый!..

Ого!..

— То ты занят, то телефон не берёшь!..

Её прекрасный смех звучал в трубке.