Пожар на Хайгейт-райз

– От апоплексического удара, – ответил доктор, теперь подняв взгляд и встретившись с ней глазами. – У него иногда возникали жуткая головная боль, высокое кровяное давление, головокружения, а пару раз даже приступы апоплексии. И, конечно, то и дело приступы подагры. За неделю до смерти у него случился приступ временной слепоты. Он длился только один день, но ужасно его перепугал. Думаю, Теофилиус решил, что это признак приближающейся смерти…

– И был прав. – Шарлотта прикусила губу, пытаясь найти слова, чтобы задать вопрос, в котором не прозвучал бы намек на вину доктора. Это оказалось нелегко. – Вы все время про это знали?

– Я полагал, что это вполне возможно. Но не ожидал, что это произойдет так скоро. Почему вы спросили?

– А вы могли бы предотвратить это, если были уверены в диагнозе?

– Нет. Ни один врач не знает, как можно предотвратить апоплексический удар. Конечно, не все подобные приступы смертельны. Очень часто у пациента наступает паралич одной стороны тела. Или он теряет способность говорить или зрение, но после этого живет еще многие годы. Некоторые парализованные годами лежат неподвижно и не могут разговаривать, но, насколько можно судить, остаются в полном сознании и понимают все, что происходит вокруг них.

– Как это ужасно! Похоже на смерть, но такую, которая не приносит окончательного мира и успокоения. А с Теофилиусом могло такое произойти?

– Могло. Но он умер от первого же удара. Возможно, это не следует считать несчастливым исходом.

– Вы сказали об этом Селесте и Анжелине?

Брови у него удивленно поднялись – возможно, от осознания собственного упущения.

– Нет… Нет, не сказал. – Он состроил неприятную гримасу. – А теперь, надо полагать, уже чуточку поздно. Они еще подумают, что я ищу какие-то оправдания.

– Да, – кивнула Шарлотта. – Они обвиняют вас, но насколько это серьезно, не мне судить.

– Бог ты мой! – взорвался Шоу, и на его лице появилось изумленное выражение. – Неужто вы полагаете, что Анжелина и Селеста стали бы прокрадываться во тьме ночи к моему дому, чтобы сжечь его вместе со мною, потому что считали, что я мог бы спасти Теофилиуса? Это нелепо и абсурдно!

– Но кто-то же это проделал.

Изумление с его лица исчезло, осталась одна только боль.

– Да, конечно. Но не из-за Теофилиуса.

– Вы в этом абсолютно уверены? Разве вы исключаете такую возможность, что его смерть произошла в результате убийства? И теперь кто-то боится, что вы можете это понять, а затем и выяснить, кто его убил? В конце концов, ситуация-то сложилась чрезвычайная, не так ли?

Шоу недоверчиво посмотрел на нее, и это выглядело почти комично – широко раскрытые глаза и открытый рот. Потом, постепенно, эта мысль стала для него менее абсурдной, и доктор понял всю ее мрачную подоплеку. Он взял со стола свои нож и вилку и снова начал есть, автоматически, усиленно при этом размышляя.

– Нет, – сказал он наконец. – Если это было убийство, во что я не верю, значит, оно было проделано идеально. Я ничего не заподозрил – и сейчас не подозреваю. Да и кому бы вообще захотелось его убивать? Он был ужасно невыносимый человек, но таких огромное множество. И ни Пруденс, ни Клеменси не нуждались в его деньгах.

– Вы уверены? – мягко спросила она.

Шоу поднял руку, перестав есть, и улыбнулся вдруг совершенно очаровательной улыбкой, полной радости и удовольствия.

– Конечно. Клеменси раздавала свои деньги со всей возможной быстротой; а Пруденс имела и имеет вполне достаточно поступлений от своих книг.

– Книг? – Шарлотта крайне удивилась. – Каких книг?

– Ну, например, от «Тайны леди Памелы», – ответил он, теперь широко улыбаясь. – Она сочиняет романтические истории – да, конечно, под другим именем. Но имеет огромный успех. Джозайю хватил бы апоплексический удар, если бы он про это узнал. И Селесту тоже – но, естественно, по совершенно иным причинам.

– Вы уверены? – Шарлотта была ужасно довольна, но все еще не могла до конца в это поверить.

– Конечно, уверен. Клеменси занималась ее делами – чтобы Джозайя ничего про это не прознал. Полагаю, теперь этим придется заниматься мне.

– Боже ты мой! – Шарлотте очень хотелось захихикать – это было настолько абсурдно, что она едва сдержалась; однако оба они были слишком озабочены совсем другими проблемами. – Ну, хорошо. – Она с усилием привела себя в чувство и несколько успокоилась. – А если не из-за Теофилиуса, не из личной к нему неприязни или из-за его денег, тогда из-за чего?

– Не знаю. Я уже обшарил всю память, множество раз перебрал все, что только можно, – реальные события и воображаемые, которые могли бы вызвать чью-то ненависть ко мне или страх, достаточные, чтобы предпринять такой страшный шаг, как попытка убийства. – Он помолчал, и в его глазах снова возникла тень прежней ироничности. – Не то чтобы, как потом оказалось, это был слишком большой риск. Полиция, кажется, так и не пришла ни к каким выводам по поводу того, кто это сделал; у них не больше понимания, чем было в первый день.

Шарлотта сразу же бросилась на защиту Питта, инстинктивно, и сразу же пожалела об этом.