Пожар на Хайгейт-райз

– О да, – ответила она, принимая приглашение сесть, не слишком явно выраженное, и удобно усаживаясь на роскошные вышитые и украшенные бахромой подушки кресла.

Она не имела намерения уехать отсюда, не сказав сестрам все, что хотела им высказать, и не отследив самым внимательным образом их реакцию на это. Старый епископ знал эту тайну; а вот знал ли Теофилиус? И что касается настоящего – и что гораздо более важно: знают ли об этом эти невинные на вид сестры? Можно ли предположить, что Клеменси вернулась однажды домой в полном отчаянии, когда впервые выяснила, откуда взялось ее богатое наследство, и выложила им эту информацию? И если так, то какие меры они могли предпринять? Может, устроили поджог, скрытно, среди ночи, и пожар все уничтожил, все до последней улики, а они к тому времени уже сидели дома, в безопасности, даже лежали в постелях… Это и могло стать их оружием – тайный поджог. Ужасно так думать, эта мысль давила, душила, страшная мысль о том, как радикально может измениться отношение к человеку, которого они знали всю жизнь, и от симпатии перейти к ненависти…

Могли ли эти женщины, отдавшие всю свою жизнь, всю юность и зрелые годы заботам о своем отце, потворству всем его капризам и причудам, убить с целью защитить эту самую репутацию, а еще – собственный комфорт и уважение в обществе, в котором они доминировали на протяжении полувека? Да, такая версия вполне допустима.

– Я слышала самые хорошие отзывы о ней от других людей, – продолжала Шарлотта, и собственный тон показался ей несколько слишком ораторским и возвышенным. Может, она неумно поступила, приехав сюда? Нет, глупо так думать. Сейчас середина дня, а кучер и лакей Веспасии ждут ее на улице. Но известно ли об этом сестрам?.. Да, конечно, известно. Вряд ли они посчитали, что она пришла пешком. Но она могла приехать и на омнибусе. Она ведь часто на нем ездила…

– От каких других? – спросила Селеста, подняв брови. – Не думаю, что бедную Клеменси многие знали вне нашего прихода.

– Да нет же, конечно, ее знали многие! – Шарлотта проглотила комок, вдруг образовавшийся в горле, и постаралась, чтобы голос звучал нормально. Руки у нее дрожали, поэтому она крепко сцепила пальцы, вонзив ногти в ладони. – Мистер Сомерсет Карлайл отзывался о ней в самых одобрительных выражениях – а он, знаете, весьма заметный член парламента. И леди Веспасия Камминг-Гульд тоже. Кстати, я разговаривала с нею не далее как нынче утром, сказала ей, что после полудня заеду с визитом к вам, и она предоставила в мое распоряжение свою карету – чтобы мне было удобно передвигаться по городу. Она твердо намерена позаботиться о том, чтобы о миссис Шоу не забыли, равно как и о ее деятельности. – Шарлотта заметила, как помрачнело тяжелое лицо Селесты. – И, конечно же, были еще и другие, – двинулась она еще дальше. – Но миссис Шоу была такой скромной и сдержанной, что, наверное, и вам немногое рассказывала?

– Она нам ничего не рассказывала, – ответила Селеста. – Потому что, как я полагаю, миссис Питт, и рассказывать-то было нечего. Клеменси занималась обычной благотворительностью среди бедных, какой всегда занимались все женщины в нашей семье. – Она чуть задрала подбородок, и ее тон стал еще более снисходительным. – Надеюсь, вам известно, что мы выросли и воспитывались в весьма религиозной христианской семье. И были еще детьми обучены заботиться о бедных и несчастных, прозябающих в нищете. Наш отец всегда повторял: людей не нужно судить, им нужно служить.

Шарлотта едва сдержалась. Ей страшно хотелось сообщить им, что она на самом деле думает о благотворительности покойного епископа.

– Скромность – это одна из самых привлекательных добродетелей, – произнесла она вслух, скрипнув зубами. – Как мне представляется, ваша сестра действительно ничего не рассказывала вам о своих усилиях с целью изменить законы касательно владельцев самых отвратительных трущоб.

На лицах обеих сестер не отразилось вообще никаких эмоций, даже того, что они поняли сказанное, не говоря уж о том, что испугались.

– Трущоб? – Анжелина явно пребывала в некотором замешательстве.

– Их владельцев, – пояснила Шарлотта. Ее голос звучал очень сухо, словно она говорила через силу. – В настоящее время почти невозможно узнать, кто является их истинным владельцем.

– А зачем кому-то об этом знать? – спросила Анжелина. – Мне кажется, это совершенно ненужные и бесполезные сведения.

– А затем, что условия проживания там просто отвратительные, – пробормотала в ответ Шарлотта, стараясь, чтобы это звучало не слишком грубо, помягче, как и полагалось бы в разговоре с двумя пожилыми женщинами, которым мало что известно о мире за стенами их дома и их церкви и помимо нескольких знакомых из прихода. Было бы ужасно несправедливо обвинять их сейчас в невежестве и незнании, которые уже поздно было исправлять. Весь строй их жизни был установлен другими, он никогда не подвергался сомнениям и не менялся.