Пожар Саниры

Поздней осенью Нимата перешёл в дом Фебути. Санира как его друг участвовал в ритуале и заплатил в качестве выкупа прекрасную голубоватую подвеску. Он же теперь хранил полоску полотна, которой при принесении обещаний были привязаны друг к другу руки Ниматы и Лакути. Договор между Субеди и Фебути предусматривал право пары построить дом, и молодой воин то и дело мучил Саниру рассказами о том, как он когда-нибудь заживёт в собственном жилище. Чаще, однако, у него случались приступы неуверенности и сомнений, и тогда Санире приходилось убеждать его вновь и вновь, находя всё новые и новые слова и доводы, что Лакути открыла дверь Нимате совсем не для того, чтобы смыть с себя позор, а потому, что любит его…

Вокруг разрушенных городских ворот уже собралась огромная толпа. Было очень тихо. Нимата протиснулся вперёд и остановился рядом с Гаролой. Тот мельком глянул на молодого стражника и пальцем указал на место по ту сторону ворот, рядом с Нотабой и Тисакой.

Жар, исходивший от холма, был невыносим. Он плыл волнами, обдавая своим обжигающим дыханием землю и всё, что находилось на её лике. Он трепетал, устремлялся во все стороны, накатывался, окутывал.

Этот жар давно уже раскалил, обуглил и превратил в пар многочисленные дары, оставленные внутри Города, в каждом доме: фигурки богинь, людей и животных, зерно, хлеб, молоко, мясо, рыбу, удивительные по красоте и выделке наряды, чаши, миски, кувшины, модели домов[34]. В этот раз было много моделей домов, ведь всё, что поглощал огонь, было построено совсем недавно, а «настоящее» жильё, то, в котором люди жили многие лета, пришлось воссоздавать в глине. Всё это во главе с основной жертвой – самим Городом – сгорело, обратившись в невидимое глазом подношение держащим всё силам, стоящим над всем сёстрам, главным богиням мира небесного, мира воздушного, мира земного и мира подземного – Небу и Земле.

Наистарейшая, мельком улыбнувшись племяннику, прикрыла глаза рукой и посмотрела вверх. Было понятно, что полдень вот-вот наступит, но только старшая жрица могла определить этот момент. Она была в своих новых церемониальных одеждах, ещё более богатых и красивых, чем наряд, сгоревший лето назад. Медная диадема отбрасывала во все стороны яркие блики. Украшения на шее, руках, одежде мелодично позвякивали.

Субеди обвела взглядом собравшихся перед ней людей и кивнула.

Забили барабаны, заиграла торжественная музыка, проросла, набирая мощь, песня множества множеств людей…

Цукеги передала Наистарейшей чашу с негасимым огнём Города. Та подняла сосуд высоко над головой, постояла несколько мгновений, показывая толпе, а затем опустилась на колени и резким движением перевернула, высыпав содержимое в специально вырытую ямку. Руками завалила огонь землёй. Поставила сверху пустую теперь чашу. Поднялась.

Воцарилась звенящая тишина.

Наистарейшая провозгласила:

– Город теперь принадлежит сёстрам-богиням!

Толпа радостно зашумела.

Цукеги достала новую чашу. Субеди склонилась к пышущему жаром остову ворот и разложила на одном из брёвен несколько кусков тщательно просушенного мха. Тот сразу вспыхнул ярким пламенем.

Обычай требовал, чтобы Наистарейшая переложила новый негасимый огонь Города в чашу голыми руками. Тот же обычай, правда, требовал перед этим нанести на кожу белую глину, а поверх неё – ритуальные узоры охрой.

Старшая жрица стала брать горящий мох пальцами и нарочито медленно укладывать его в сосуд. Потом добавила сено и мелкие щепки.

Над краем чаши показались уверенные языки пламени.

Субеди подняла сосуд над головой и провозгласила:

– Сёстры-богини даровали нам новый Город!

Теперь толпа уже заревела. Зазвучала приветственная песня, и каждый подхватил её, вкладывая в слова всю свою радость. Полные счастья и надежд звуки разносились над холмом, летели над сгоревшими домами, устремлялись ввысь.

– Да, такое не забудешь! – пробормотал Нотаба, глянув на Нимату.

Тот, ошарашенный зрелищем, смог лишь кивнуть.

Когда песня была допета, никто не двинулся с места, никто не заговорил, никто даже не пошевелился. Люди стояли на месте и смотрели на жриц.

Под взглядами всей толпы Субеди повернулась к Цукеги.

– Ну, вроде всё, – пробормотала она едва слышно, и голос её был удивлённым и растерянным. Как-то не верилось, что главный обряд её жизни только что закончился. – Что нужно делать дальше? Что велят обычаи?

Жрица бога-Змея едва не пожала плечами, но вовремя спохватилась. Оставаясь торжественно неподвижной, тихо ответила:

– Я не знаю. В песнях не говорится, что делать теперь…

На лице Наистарейшей отразилась растерянность. Её голова невольно повернулась к Гароле…

2

За холмами

Сани дома Субеди двигались на почётном месте, первыми – так скотине, принадлежавшей Наистарейшей, доставались ещё нетронутые кусты, ветви деревьев и трава. Собственно, у старшей жрицы было с полтринадцатьраз волокуш, все доверху гружёные добром, а многочисленная живность занимала столько места, что идущий следом дом едва можно было разглядеть в отдалении.