Пожар Саниры

Юноша ощутил укол досады. Сначала он решил, что это из-за того, что Десуна, который должен думать о Такипи и только о Такипи, говорил о другой девушке. Однако вскоре признался себе, что дело было в Натари. Санире было неприятно, что её обсуждали. Неважно кто. Главное, её обсуждали. Это почему-то казалось чуть ли не кощунством.

Там, где сидели старики, кто-то затянул не слишком пристойную песню о приключениях юной богини, которая ещё не решила, богиней чего именно она хочет быть. Сюжет был незамысловат – сверхъестественное, но неопытное существо по совету людей пробовало то и это, пока не обнаружило, что его обманули.

– А ты знаешь, что у лесных вообще нет богинь? – послышался голос Радиги.

Санира вздрогнул и оглянулся. Сосед уже сидел, обхватив руками колени. Его глаза были устремлены вдаль. Пережитое волнение до сих пор прорастало в нём мертвенной бледностью. Говорил он тихо.

– Да, у них идолы поганые, – после короткого молчания, неуверенный, что Радига на самом деле ожидает ответа, сказал юноша.

– Я не это имел в виду. Все их идолы – мужчины. У них нет идолов-женщин.

Санира не знал что сказать.

– А у нас только богини, – добавил Радига.

– Ну, у нас есть один бог. Змей.

– Именно, – медленно сказал Радига. Помолчал немного и добавил: – Бог смерти.

Санира кивнул. Радига сидел всё так же отрешённо глядя вдаль. От обычного блеска у него ничего не осталось. Просто юноша. Едва прошедший обряд. Этим утром заглянувший в вечность. Напуганный до ужаса.

Лёгкий ветерок прилетел, чтобы напомнить: мир вокруг всё так же прекрасен.

– Бог-Змей уносит в дали времён человека, отделившегося от своего умершего тела, – продолжил Радига. Казалось, он сейчас опять замолчит, однако после короткой запинки медленно, не торопясь, продолжил: – Бог-Змей, который сам же и является временем. Вечный транспорт в потусторонний мир. И мерило движения, дней и лет. Путь из вечности, которая была до всего, в вечность, которая будет после всего.

Санира кивнул, прекрасно понимая, почему Радига всё это говорит.

– Змей – мерило простора, ибо, закручиваясь, образует простор. Всё, что можно мерить, – это закрученное в вихрь время. Закрученный в вихрь бог-Змей.

Вряд ли Радига нуждался в участии Саниры в этих странных размышлениях. Просто говорил, потому что не мог не говорить.

– Ты думал о том, что время и простор – это всё, что нас окружает? Весь мир? Весь, без остатка? Потому что не существует ничего, что нельзя было бы измерить временем или простором? – И тут впервые Радига повернул голову и глянул Санире прямо в глаза. – Земля и небо могут быть измерены движением и простором, а значит – они порождение бога-Змея.

Вот тут Санира напрягся. Это было явное богохульство. Как бы ни был Радига напуган произошедшим, как бы ни был зол на сестёр-богинь, говорить такое он не имел права.

Санира хотел было буркнуть что-то резкое, но в голове на мгновение возникла разъярённая толпа с дубинами в руках. Нет, сегодня сердиться на Радигу нельзя.

– Бог-Змей – это не только смерть, – сказал Санира после долгого молчания. Ему хотелось увести разговор от мрачных тем. – Змей распоряжается смертью, а значит, распоряжается и жизнью. В его воле долголетие и здоровье. Он есть огонь, дарящий тепло и свет. Как змея сбрасывает кожу, чтобы возродиться, так и бог-Змей возрождается в каждом движении тени и света. Он и есть возрождение.

– Вот именно, – тут же сказал Радига, поставив Саниру в тупик тем, что так легко с ним согласился. – Змей есть вечность.

Взрослые пели другую песню – шуточную перепалку между влюблёнными. Высоко в небе парил, высматривая добычу, сокол. Вдалеке волы тащили из Леса первые брёвна.

– Почему же в таком случае всем заправляют женщины? – вдруг спросил Радига. – Почему бог-Змей порождает всех богинь, а всем не заправляет? Почему мужчина кормит целый дом, а хозяйничает не он?

– Ну, не всем распоряжаются женщины, – пожал плечами Санира. – Война и охота, глина, кремень, медь… Строительство жилищ…

– Потому что начало всего, включая Змея, – сёстры-богини, – перебил его Шурима. – Потому что начало любого человека, женщины и мужчины, – это женщина.

– И, кстати, нужно подумать, кто кого кормит, – добавил Тисака.

Странная у них тогда подобралась группа для обряда возмужания, подумал Санира. Два брата – старший, Кивана, и, на одно лето младше его, Радига. Подкрашивающий руки охрой Шурима из дома Падани, самого богатого дома Города. Тисака из дома жрицы бога-Змея Цукеги. Парава, сын известной своей глупостью Митаки, единственный человек из молодых, кого Санира признавал умнее себя. Пятеро мужчин, всегда всё делающие вместе, всегда держащиеся независимо, всегда гладко бреющиеся, будто и не хочется им показывать всем и каждому, что они уже взрослые.

Санира вздохнул и, кряхтя, поднялся. Потянулся. Оказывается, он уже успел отдохнуть. В теле ощущалась сила. Кожа на спине саднила не так сильно.

– Тебя, похоже, пороли, – сказал Тисака. За плотно сжатыми губами змеился едва сдерживаемый хохот. – Ты что натворил?

– Прогулялся утром по Городу, – ответил Санира, не зная, обижаться ли.