Пожиратель пространства

Даю наглецу второй шанс, повторяя совет на интерлогосе, спаме, писпанье, на сейлемском, эсперлингве, гиндемарском, ещё на паре известных мне наречий. Даже на «языколомателыюм» грхла-бджья повторяю. Вдруг тип родом из дальних-предальних ошгкьявских окраин Освоенных Пределов и вынужден был преодолеть миллионы парсеков и тысячи галактик, чтобы добраться в этот бар на Танжер-Бете, взгромоздиться и усесться на мой высокий табурет у стойки. И лакать моё пойло. Попросил бы — угощу. Но без спросу… эх, как же это по-человечьи!

— Ты ищё на лобреме не свиристел и на сьюк-орге не квакал, — отмечает этот говнюк, не поворачиваясь. На корусе, между прочим, отвечает. Чистейшем, знакомом ему явно не по гипнопедическим урокам.

(Что я давно заметил, многие человеки, считающие своими родными языками корус и спам — самые гнусные л спесивые из всех человеков. В крови у них бурлит, похоже, и не даёт им покоя присутствие генетической памяти. Помнят, помнят о былом величии двух древне-земных стран, что первыми выбрались из колыбели и отправились гулять к звёздам. Тысячелетия тому назад, в незапамятные времена.)

Громила добавляет с презрительной интонацией:

— Умник хренов.

Делает паузу, затем развивает и углубляет высказанный тезис:

— Интелебент небось, бля. С дипломом. Я вона три языка разумею: корус, корус матерный, бля, и спам технарский, мне и хватает. Сам полож и сам сгинь, бля, пидар гнойный. Хрен с горы нашёлся! Испуж-жал!! Га-га-га-га-га!!!

Так весело, значит, стало этому образчику, что я аж запереживал за него. У бедолаги явно не в порядке с головой. Даже не удосужился посмотреть, кто за спиной, а такие эпитеты позволяет себе загибать. А может, он настолько крутой, что вообще никого не боится?.. Нет, так не бывает. Если же и бывает, теоретически, то наверняка у него в голове серое вещество атрофировалось. Никого не боятся или покойники, или полные кретины. Ну ладно.

— Понял, — говорю спине этого урода тупорылого, спине, надо сказать, поперёк себя шире. Встанет, и окажется, что не выше меня ростом, зато — вдвое шире. — Понял. Повторяю специально для тугодумов: — Говорить тебе, идём-выйдем, дескать, я не буду. С выродком, позорящим собственную нацию и собственное наречие, я побрезгую даже выходить куда. — Убираю указательный палец, изгибаю корпус назад и взмахом обеих рук резко бью по ушам образчика тупости. Он утробно икает, роняет на стойку мой стакан, но вместо того чтобы мордой врезаться в неё же, почему-то начинает всей своей спинищей на меня надвигаться. Странно, а я полагал, что у меня достаточно мощные, отработанные удары…

— Лю-ди бью-т на-ших, — слышу я за спиной отчётливый голос и буквально затылком и щеками ощущаю придвижение тылового и фланговых атакующих легионов. — Развелось этих людишек, — слышу я тот же голос, резко припадая на колено и подныривая под спинищу, — не продыхнуть. Воняют.

«Угораздило же ж! на модов нарвался! — успеваю я подумать, проводя захват. — Добро б ещё на лаб-модов, а вдруг муты они? не дай-то дхорр…»

И злейшему врагу не пожелаешь сцепиться с мутами. Дикими, не в лаборатории модифицированными, а естественным образом мутировавшими человеками. Нередко весьма сильно изменёнными самой природой по сравнению с нами, исходным материалом. Даже императоришке Хо, краснорожему карлику, я бы не поже… л-лал!!! БУМ-Ц!!! схватиться с мут-модом, успеваю не пожелать я, прежде чем треснуться затылком об пол.