Некоторым не очень везёт. Они не успевают застать мамашек-бабуль-прабабок живущими. Потому горбатятся, платя ДТДТ-профсоюзные взносы и наживая состояние с нуля.
А некоторым из отчаявшихся не везёт совсем, изначально, — они К Звёздам так и не прорываются. Вокруг единственного на Киру Тиане космопорта, являющегося экстерриториальной зоной, кишмя кишат кирутианцы. Мужчины не желают отпускать своих женщин в Небо. К Звёздам, бесконечно крадущим у них жён и дочерей…
Я постоянно задаюсь вопросом, на который Ррри не желает мне отвечать. Почему мужчины Киру Тиана ужасно не любят улетать с планеты??? Решается на это — от силы один на полмиллиона… А остальные четыреста девяносто девять тыщ девятьсот девяносто девять, копошась под корягами в дерьме и грязи, терпеливо ждут обещанных алиментов. Возятся с детёнышами обоих полов и с ненавистью по ночам рычат на звёзды… Впрочем, всё это к текущим делам не относится. Но вопрос интересный, более чем!
Оставив потерявшего дар речи каракатица пребывать в шоке у своего старого кара, унёсшего нас от преследования, мы уходим в толпу и растворяемся в ней. Счастье таксёра, что он не швидданин; швидданину Ба открутила бы «ноги» с «головой» вместе и сожрала без соли! Бывший член нашего Экипажа раз и навсегда «подставил» своих соплеменников.
«Ого! — думаю я по ходу. — Как страшенно кушать-то, кушать хотца! Доберусь вот до ресторана с человечьей жратвой да ка-ак навалюсь… Надо срочно восстанавливать энергию, затраченную на лабиринт приключений!»
…И мы добираемся в соответствующий моим антропоцентристским вкусам ресторан, и я та-ак наваливаюсь!.. Что останавливаюсь только после пятой кружки пива, шестого пирога с вишнями и третьей порции холодца, который тут почему-то зовут студнем. (Поубивал бы!) Лишь подчистив все тарелки до последней крошки, я с удовлетворённым «У-у-уф-ф-ф!» откидываюсь на спинку стула.
Всеядная Ррри слопала кучу мяса и гарнира (в одну порцию, но по весу раз в десять большую, чем все мои) и выхлебала десятилитровую ёмкость пива. Налопавшись и нахлебавшись, увалила в местный гальюн, отливать. Не уверен, что в женский. У кирутианок ведь выход мочеиспускательного канала — не отверстие, а тонкий отросток сантиметров пятнадцать длиной. Располагается он сзади и пониже влагалища, сразу за анальным отверстием, прикрытым одним из трёх паховых подвижных мускулистых «лепестков». Неудивительно, что Ррри, зар-раза мохнатая, обожает эпатировать особей мужеска полу всех рас и народов.
Я с трудом встаю из-за стола, пошатываясь от полноты переполняющих чувств и яств, и почти как Бабуля, вперевалку, топаю к стойке. Стаканчик горилочки в завершение, и стоп. Не буду звать официанта, сам схожу…
— Брат ты мой, — говорю бармену-бетельгейзиаицу, тёмно-фиолетовому псевдолису, более чем двухметровому, почти с меня ростом, — братец по разуму… ик-к… (выходит из меня полнота переполняющих яств) налей-ка мне, братан, если есть… ик-к… (снова выходит) стопарик самой что ни на есть «Горилки з пэрцэм». Е така?..
— Така е, — отвечает мне на чистейшем стэповом наречии лис и скалится в подобии улыбки.
До чего же мы, человеки, заразны, даже нашу мимику по всем Пределам копировать пытаются…). От этой гримасы морда его становится пародией на одного из героев голомультяшек.
— Ще б пак! Тоби налыты на тры пальци чы на два?
— На… ик-к… (это уже полнота чувств!) пьять… Та повный налывай! А ты звидкиля мою ридну мову знаеш, га?!
— Было дело, — переходит он на косморусский, на котором я к нему обратился сперва. — Поработал в Мыколограде. В миссии.
— К-какой такой миссии? — перехожу и я на корус.
— Единого Истинного Бога Иеговы, конечно!
— А-а-а… ну и как, много наших автокефалов и николианцев охмурили?
— Да нет, — скалится лис. — Твердолобые вы, степари… ортодоксы.
— Приятно… и-ик… слышать. Тупым сладымарям триста лет понадобилось, чтобы прийти к аналогичному выводу. Травили они нас, травили, и корус, и ридну мову из нас вышибали, превращали нас в «цивилизованных» технологианцев, а таки не вышибли…
«Только дух славянский, падлюки, таки из нас выпустили, почти что, — думаю я невольно. — Братья русичи ужаснулись, когда освободили нас… Спрашивали, во что же нас превратили эти сволочи-техноисламисты…»
Мне вдруг делается нехорошо, в глазах щиплет, будто слёзы просятся наружу, и я добавляю:
— Извини, бетел, я пошёл… Сейчас вернусь, допью.
В гальюне (который на планетах, базах и станциях называется по-другому и по-разному, например «туалетом» или «клозетом») я заползаю в индивидуальный отсек. Закупориваюсь наглухо и предаюсь тайному греху, о котором никто — я надеюсь! — не ведает.