Пожиратель пространства

Сами они, авангард идущих внутрь Полигона, вооружились оставшимся, третьим, эндером (его взял Ург вдобавок к лучемёту, уже имевшемуся в его распоряжении) и упомянутым светло-коричневым тяжёлым аппаратом.

Он оказался устаревшей моделью самонаводящегося взводного нейропрессера, в «табу-памяти» которого были зафиксированы полные параметры спектров членов экипажа «ПП». Я было испугался, успели ли туда занести мой спектр, но Мол успокоил: «Да, успели. Тебя не тронет».

Самонаводящийся станкач-нейропрессер в режиме боевого поиска уничтожал любую живую цель, спектр которой не был занесён в табу-сектор его базы данных. Эффективная машинка, рубить-пилить!

За воротами царила пыльная, гулкая тишина. Полигон, громаднейшее помещение, дальняя сторона которого терялась из виду, создавал впечатление жутковатой заброшенности. Казалось, что он «всеми-и-навсегда-покинут».

Окопы, земляные валы, сгоревшая и изломанная техника — «бык», развороченный много лет назад взрывом, перевёрнутая и напрочь изъеденная коррозией «русланка», куски посечённого лучами и расплёсканного разрядами металла, — смотрелись в своей ветхости как декорации сна существа, поверженного умопомрачением и погребённого в истлевшем времени. И Малый Полигон был одной из проекций этого истлевшего времени.

Я вошёл вслед за Фаном и «моим» Папашкой. На меня дохнуло вечностью. Вечностью смерти…

В это мгновение, разбивая на мельчайшие осколки накатившую на нас зачарованность, раздался насмешливый голос:

— Хлопцы, вы все посдурели, или как? Марихуана, тебе тоже приспичило в войнушки поиграть?

— Сол? — почему-то удивился Марихуана.

Странный он типчик, Мол-Марихуана. Выражается как всегда, без всяких интонаций в голосе, а понятно становится — удивился. Хотя, может, это самовнушение антропоцентристское? Мы, человеки, необычайно падки на подгонку представлений под свои узкие рамки.

— Вы почему не отвечали? — спросила… бог ты мой!.. во плоти… а плоть какова!.. большущая шестилапая «медведица». Кирутианка. Вероятно, та самая Бабушка.

— А вы? — вопросом на вопрос ответил Фан.

— Ба, ты глянь только на этих вояк-освояк! Марихуана, ты в зеркале себя хоть раз в скафе видел? — с неприкрытой издёвкой сказал тот, кого назвали Солом. Мне показалось, что этой театрально-грубоватой фамильярностью он отчаянно пытается скрыть нервное перевозбуждение.

— Что такое? — Эмоция в голосе Мола мелькнула ещё более явственно.

— Ничего. Бое-ец… — обречённо сказал Сол. — Обнять и плакать. — Слово «плакать», если я не ошибся, этот Сол из себя попросту выдавил. — Ба, мы контракты для них бегаем-достаём, с ног сбиваемся… вертаемся на борт, а они тут хором в детство впадают.

— Может, объяснит мне кто-нибудь, чем это вы занимаетесь? Сеть не отвечала, связь прропала, что за хрреновина? Где капитан? — вновь прорычала кирутианка.

— Я понял. Всё просто, Ба. Марихуана контрабандой дхорра провозил, а зверюга сбежал и в законсервированное помещение сквозь щёлку просочился. А дхорр на корабле, примета есть такая, к беде, — сказал Сол.

Произнесено это было с вымученным выражением лица, будто нехотя. Но с явственно ощутимым гаденьким сарказмом в тоне.

— Не знаю как насчёт дхорра, а вот черноратты — к беде наверняка. — Фан прокомментировал высказывание Сола на удивление спокойно. — Посмотрел бы я на тебя, Бой, воротила ты наш финансовый. И послушал, что бы ты заговорил, когда б на тебя пяток крысоидов бросилось…

— Значит, это вы раттов отстреливали на Полигоне? — таким же тоном заметил Сол.

Я наконец-то вспомнил, где слышал его голос: прошедшим днём, в судьбоносный полдень. Когда решалась участь одиннадцатого лишнего, ксенолога, мучимого похмельным синдромом, — этот голос разговаривал с Кэпом Йо и другими «демонами», участвуя в сетевой конференции-обсуждении какого-то необычного контракта…

Отсутствие некоторых членов экипажа в то время на корабле и было вызвано обстоятельствами, связанными с этим контрактом. Тем самым контрактом, которым теперь, ночью, Сол попрекал сотоварищей. В шутку вроде бы.

Антипатия к нему возникла у меня с первого взгляда. Пока ещё подсознательная, иррациональная. Но стоило отдельным деталям, ускользавшим поодиночке, сложиться в цельную картинку, и я понял причину этой антипатии.

Передо мной стоял типичный ЧЕЛОВЕК.

Ценность его персоны в моих глазах ничуть не повышал даже тот факт, что человек этот был урождённым степняком. Его родная планета на тамошнем языке, близкородственном древнерусскому и «моему» древнепольскому, называлась Стэп. В переводе обозначает «степь». А степняки, с их жаждущей простора душой, терпеть не могли лес. Как и уроженцы Косцюшко, к коим я имею сомнительную честь принадлежать.

Сопланетники мои — не могли по причине того, что с лесом неизбывно пребывали в состоянии войны. Откуда здесь любви взяться? Хотя, в то же время, срослись с нею косцюшкианцы, не мыслят себя без войны этой постоянной.

«Есть такое слово — „Родина"…»