Воздушный лайнер, к которому они подъехали, казалось, вряд ли мог даже принадлежать кому-то в частном порядке: не по карману. Белоснежный, как лебедь, без единого опознавательного знака, кроме литер на хвосте. «Эйрбас», – определил Марк, всходя по трапу, который плавно выдвинулся из цилиндрического корпуса, как долька из лимона. На середине трапа Марк приостановился и оглянулся на аэропорт со снующими понизу грузовичками, которые отсюда казались игрушечными.
Когда-то в детстве, после того как семью покинул отец и сыновний мир Марка треснул пополам, мама купила ему машинку с дистанционным управлением. Не какую-нибудь там хреновину на проводке, а самую что ни на есть гоночную из магазина моделей – на бензиновом ходу, с надувными резиновыми шинами и всамделишными бамперами. Целый месяц по воскресеньям мама, помнится, брала его, мальчишку, на пустующую парковку торгового центра (там рядом построили новый, а эта пришла в запустение), и уж он там давал гари. Мама только успевала заправлять из бутылочки горючее (изрядная его часть проливалась, и она вполголоса цедила ругательства, которые вслух никогда не произносила, за редкими исключениями). О как они тогда резвились – приятно вспомнить. И как она только догадывалась, что гоночная машинка способна будет принести столько радости? Играли как бы на две команды: у него болельщиками яйца и фруктовые кожурки, у нее – использованные батарейки. На поле мама устраивала полосу препятствий из старых обносков и бесхозных магазинных тележек. Веселья было хоть отбавляй, но вот однажды он примчался домой зареванный и рассказал, что его роскошную гоночную машину умыкнула компания старших ребят из школы; подрезали и смылись. Мать на это проронила всего одну фразу: «Мир несправедлив». И это произнесла она, которая за своего мальчика всегда стояла горой! Марк был потрясен. «Так пойди и
Да, может, мир и впрямь несправедлив, но за проступки он иной раз карает. Тем прыщавым мартышкам, что умыкнули у него любимую машинку, сегодня небось за счастье вообще полететь на самолете, пусть хоть сзади, у дверей сортира. Сидят небось, согнувшись над арендованными столами, под вентиляторами, что месят жару в напичканных вредными технологиями частях страны, где высок риск заболевания раком. Марк знал, что мать от его успеха млеет, хотя сама об «Изнанке, явленной наружу» не сказала почти ничего. Вместе с тем все его открытки у нее любовно прикреплены к дверным косякам, а о своем сыне она хвастает в магазинных очередях к кассе; журналы с его фотографиями открыты на той самой странице и уложены где повидней. А когда он приезжает ее навестить, при расставании она произносит одну и ту же фразу: «Сделай так, чтобы я гордилась тобой». Из раза в раз. Вот сейчас бы ее сюда, с ним в этот самолет. Неужто б она не гордилась, не была под впечатлением?
Наверху трапа Марк отдал свой пиджак стюардессе и ступил в салон. Здесь можно было вольготно стоять в полный рост, а впереди тянулся овальный стол орехового дерева, сбоку которого, тоже в орехе, почивали выстроенные по ранжиру коньячные бокалы. Все сиденья были обиты дымчато-коричневой кожей. О, а это что? Пройдя с десяток шагов вглубь, Марк увидел, что никаких спинок кресел здесь откидывать не надо. На этом авиалайнере была
– Капитан просил вам передать, что мы ждем еще всего лишь одного пассажира.
– Очень хорошо. Благодарю, – степенно кивнул Марк.
«
Марк устроился на одном из вращающихся бегемотистых кресел (все равно что сидеть на коленях у Кинг-Конга). Для вида он завозился со своими карманами и саквояжем, пряча зачарованность тем, что летит на таком изумительном белом лебеде. Хотелось сделать полную рекогносцировку – как здесь выглядит туалет? А кухня? Да и в спальню он пока заглянул лишь краем глаза. Можно ли там из лежачего положения смотреть в окно?