Пожиратели облаков

– Можно подумать, с нами раньше такого не происходило, – сказала она. – Где-нибудь рядом всплывает якобы непорочное агентство или спецслужба и посылает сигнал, что они тоже охотятся за Комитетом и что у нас общее дело. Просят нас якобы о помощи. А у самих все шито белыми нитками. Поуп, стоит ему взяться, ставит крест на любом агентстве. Все лучшее отходит Комитету, а остаются лишь бланки с печатями и пришибленные чинуши. То же самое и с тем неподкупным почтальоном – если еще не перекупили, то перекупят. Вот увидите.

– С этим ладно, – махнул рукой Марк, снова привлекая внимание к себе. – Перед Сноу я, возможно, подпортил себе репутацию. А то, что возле отеля дежурят его люди, может означать, что Поуп хочет помешать мне вернуться к Строу и обратно на «Синеморье-2».

За столом воцарилось молчание.

– Сейчас твой двойник отсиживается в отеле, – сказала Констанция. – Бухает напропалую, как это бы делал ты. А пока птицы из «Блюберд» считают того парня за тебя, мы можем свободно тебя перемещать.

«Бухает, как это бы делал ты» – пожалуй, все-таки лишнее.

– Понятно. Хотя без указки Поупа проникнуть обратно на борт будет не так-то просто. У них там все схвачено.

– Подумай о способе, Диксон, – призвала Констанция.

Марк подумал.

– У вас тут, ребята, есть выделенка? – спросил он.

Лео стоял в амбаре, припав головой к гнедой шее лошадки. Глаза его были прикрыты, на лице блаженная улыбка.

– Лео, ты в порядке? – спросила Лейла осторожно.

Он приоткрыл веки, глянул на нее.

– Ты чувствуешь запах этого пони?

Обоняние позволяло Лейле улавливать этот запах еще тогда, когда пони едва появился на взлетке. Запах в самом деле приятный, или, может, это пони был такой.

– Это ладно. Но ты не забыл, что у тебя период излечения? Как это скажется на твоей трезвости? Или вменяемости, или как оно там называется?

– Ты думаешь, это недопустимо?

– Что: нюханье пони?

– Да нет. Проверка зрения.

– С этим, я уверена, как раз все в порядке. А если в данный момент ты чувствуешь легкую экзальтацию, то ничего страшного. Через час-другой это пройдет.

– А нам это нисколько не мешает, – близко глядя лошадке в округлые глаза, умиленно сказал Лео. – Правда же, братик мой меньший?

Вид такого его беспечного блаженства, упоенности свиданием с пони, вызывал у Лейлы досадливость. Казалось бы, за что? Но чувство было сильным настолько, что Лейле хотелось облечь его в слова.

– Хотя это не самая главная особенность.

– Не главная часть чего?

– Чарующая заинтересованность, возвышенность чувств и даже связность – не самая важная особенность «Дневника». А в конечном счете и жизни. Есть работа, Лео. Которую нужно делать.

Его внимание было у нее в руках. Он перестал трепать пони шею; взгляд посерьезнел.

– Чувства, которые ты сейчас упомянула, для меня тоже крайне важны.

– Я знаю, – с задумчивой грустью сказала она. – И тоже, бывает, отпускаю бразды и ускользаю русалкой в тот омут. Но работа, которая довлеет, вынуждает нас брать самих себя на привязь. И ты должен по крайней мере пытаться держать связь со старым и не всегда добрым миром, в котором ты живешь. – В голову отчего-то пришли стихи: «Остается нам только пытаться».

– А я знаю, как там дальше, – оживился Лео: – «Остальное не наша забота»[101].

(Ого! Он знает такое?)

– Знать-то, может, и знаешь, но доходит ли до тебя смысл? Если все идет не так, как хотелось бы, сочтешь ли ты себя за неудачника?

– О чем мы рассуждаем, Лейла?

Как он обезоруживает. Она-то думала устроить ему выволочку, а он поднырнул что твой мастер айкидо и придвинулся еще ближе. Чувствовалось, как от него припахивает солью.

– То письмо, которое ты мне написал…

– А, ты о нем. Если я звучал как съехавший с катушек, то извини. Может, надо было лучше застрелиться.

Сожалением от него, однако, не пахло.

– Нет, Лео. Ни с каких катушек ты не съезжал. – Они снова стояли близко, и между ними светлячками пропархивали заряженные частицы. – А вот та твоя система «типи-вигвам» с изъяном. Ты гений или неудачник? Что, если ни то ни другое? Может, ты находишься где-то между, с чертами и того и другого? Ведь это куда более вероятно.

Сумасшедшины в нем больше не было. Стоит и смотрит ясноглазо, как сокол. Или раптор.

– Я это знаю. Знаю, как я должен себя чувствовать. Быть в ладу с самим собой или изменять то, что меня не устраивает. Но вот уже полжизни за спиной, а я все такой же. В основном неудачник. Был бы гением, так отчего ж тогда не ухватился за свою гениальную часть? Глядишь, улучшил бы средний показатель.

– Ну, это ты так подаешь, – сказала Лейла. – Между тем чувства – это тебе не лианы в джунглях. За них не ухватишься, не раскачаешься. Их можно пережить, испытать… что еще? – Лейле вспомнился ее лупильщик тарелок, одна из подруг по колледжу, дядя по материнской линии (все, кстати, с дурными привычками); как они всегда оказывались в эпицентрах штормов и смерчей, которые легко можно было обойти стороной. – Проблема напрямую зависит от того, с какого угла ты к ней подступаешься.

– Как ты это подаешь, – сказал Лео.