Пожиратели

Казалось, вот Виталий Петрович уже подбежал к двери, уже натянул ботинки, но тут из какой-то комнаты раздавался требовательный клич, и мужчина, тихо ругаясь, возвращался. И так – каждый раз.

Непонятная надежда загоралась в его глазах, когда закатные или рассветные лучи солнца целовали редкую мебель, рыжими и красными бликами отражаясь на стертой ткани, древесине. Он подставлял на свет руку, а кожу жгло огнем.

Пытаясь забыть о боли, Виталий хватал с полки книгу и читал, читал…

«В какой-то день, – говорил он. – я найду ответ на вопрос».

И шуршал сухими страницами, и забывался в чужих трудах.

Через неделю и пару дней после произошедшего Ипсилон вышел из своей комнаты.

С опухшим лицом и мешками под глазами юноша прошел в ванную, умылся, не поднимая глаз на зеркало, побрился и предстал перед соседями на кухне.

Те не обратили на него никакого внимания, и Ипсилон молча налил себе чаю в более-менее чистую чашку, схватил горсть черствого печенья и в одиночестве пристроился в уголке.

– Лена, слышала новость? – словно специально начала одна из женщин. – Тут, недалеко труп нашли.

– Слышала, – незаинтересованно ответила соседка под булькающий кашель в углу. – Пьяница какой-то. Головой ударился о балку и помер. Что еще ждать от этих… Эх…

– Я считаю… – подхватил один из собутыльников отца с желтыми кругами под глазами и длинным жирным носом. – Что раз уж пьешь – так надо по уму делать. Чувствуешь, что уже на ногах не стоишь, так приляг. А этот идиот пошел куда-то. Нет, считаю, он получил что искал.

Слова давались ему с трудом – язык заплетался, превращая «р» в «хгьгх» и принципиально не выговаривая «в». Хотя еще вчера Ипсилон слышал от него полную чувств речь и слышал глухой удар в грудь.

– Моя дочь хотела жить за границей больше, чем хотела, чтобы жил я, – так, кажется, он говорил.

– Ты что несешь такое? – возмутилась старуха у плиты. – Человек умер! Не тебе решать, получил он по заслугам или нет.

Ипсилон, сдерживая нарастающую дрожь, с удивлением заметил в ее руках тряпку. Да, она драила поверхность плиты – упорно сражалась с зарождением сталагмитом из жира и кусочков пищи.

– А кому еще? Мы, люди… – мужчина ударил рукой в грудь. – И решаем! Нина, не бог же будет решать.

«Я – абсолютно другой», – удовлетворенно решил юноша.

– Да ну тебя, – отмахнулась старуха, отбрасывая мыльную тряпку в сторону. – Чем бог тебе насолил? Эта молодежь сейчас ни во что не верит, вот и мрут, как мухи. Кто виноват? Кто сидеть теперь будет? Никто! Может, его кто-то убил? – Ипсилон закашлялся. – Как теперь найти-то?

– Чего разошлась-то, Нин? Так надо, чтобы кто-то сел? Сама, вон, скоро сядешь, сына-то каждый вечер бьешь.

– В бога не верят, значит, – задумчиво произнес сосед. – Я вам скажу: из-за того, что многие не верят в бога, мир стоит на краю, потому что никто ничего не боится.

К несчастью, на его размышления никто не обратил внимания.

– За дело бью! – спохватившись, что ляпнула что-то не то, старуха тихонько перевела тему. – Хорошо, что труп нашли, а то лежал бы там. Я каждый день через арку прохожу, еще не хватало, чтобы он там до зимы тух.

С ней солидарно согласились.

Ипсилон незаметно поискал глазами отца. Его нет, наверняка еще спит.

Нет, надо уходить отсюда, пока он себя не выдал. А выдать может все, что угодно – хотя бы отдушек запаха чужой крови, отпечаток зубчиков молнии.

– Пусть послужит примером для других глупцов, – вдруг встрял один из мужчин, не отошедший еще от ночной пьянки. – Выпивать нужно по уму, а, если его нет…

– То – не выпивать? – перебила старуха.

– Да не-е-е-т, тогда выпивай с тем, у кого он есть.

– Тьфу, ты!

Кто-то дернул пыльную занавеску в сторону, пуская в кухню свет.

Люди ощерились, потерли заслезившиеся глаза.

Ипсилон хотел видеть их всех по-рыбьи мутными, потому упрямо смотрел на свет, не моргая, не стирая выступившие слезы.

У многих не руки – рабочие клешни, с засохшей под ногтями и в складках кожи грязью. Они шершавые, как кошачьи языки, горячие от спирта в крови.

Юноша выскользнул с кухни. Прислонившись к стене, переливая остатки чая с одного бока чашки на другой, он подслушивал затихающую болтовню.

– Сон тут приснился, – чей-то печальный голос разбередил спокойствие в комнате. – Лежу я в кровати, и так воняет тухлятиной, что аж тошно. Даже когда проснулась, в носу запах стоял.

– Да это с кухни несло, опять не убрал за собой кто-то.

– А кто-то вообще убирает? – усмехнулся мужчина.

Женщина пробормотала что-то еще, но никто уже не расслышал.

Юноша тихо цыкнул, поставил чашку на пол и глянул в темный проем прихожей. Забытая им сумка с учебниками одиноко валялась в углу, забросанная пакетами. Он вытащил ее, надел на плечо, натянул ботинки. Свет не включал, привычно проделал все в темноте, не привлекая лишнего внимания.

Пошарив по карманам в поисках ключей, Ипсилон распахнул дверь, выдохнул и переступил через порог. Огромный зверь, ожидавший снаружи, дыхнул на него холодом, морозя уши и нос.

Когда дверь закрывалась, Ипсилон услышал голос старухи:

– Я так устала жить, так устала… Эти дети на улице… почему они хотят жить?