Пожиратели

Он позволил пасти чудовища захлопнутся потому, как уже черт знает сколько времени Кирилл застрял между коренных зубов.

Мужчина нагнулся к лжесвященнику, подставляя ухо прямо к его рту.

Кирилл что-то спешно прошептал, а после мягко оттеснил Ипсилона от себя. Рукой нащупал в свертке длинную иглу, чуть проскользнувшую между вспотевшими пальцами, и сжал. Ипсилон отвернулся, переваривая услышанное, но в самый последний момент – когда игла блеснула металлическим блеском – украдкой глянул на Кирилла.

Темно-алая кровь мощной струей вырвалась из шеи, забрызгав пол вокруг.

Кирилл, издавая шипящие звуки, сполз со стула. Выпученные глаза забегали, брови взметнулись вверх, чуть касаясь друг друга острыми концами волосинок.

Игла так и осталась торчать, окрасившись в красный цвет, пока мужчина дергался на полу.

Ткань его рясы задралась, обнажая покрытые старыми шрамами, венозными звездочками ноги. Глядя на полустертые полосы, овалы, зигзаги (бледно-желтые, почти кремовые), Ипсилон убедился в реальности истории, в реальности существования боли Кирилла.

Наслаждение – это еще одна вариация боли.

Не дожидаясь, пока конвульсии затихнут, он поднял с пола успевший окрасится кровью сверток и погладил рукоять ножа.

* * *

Когда на улице стемнело, Матвей решительно открыл окно.

– Я должен узнать откуда они пришли. Это древность, древность… где ее место? Нужно найти и уничтожить. Уничтожить богов, им нет больше здесь места… Им здесь не рады.

На улице слышны голоса людей, и вся земля – сплошной биоритм, но когда он спрыгнет вниз – все исчезнет. По крайней мере, должно. По крайней мере, хочется в это верить.

На нем надет ручной вязки свитер с длинными рукавами. Шерсть неприятно колет голую кожу, но Матвей старается не замечать, как старается не замечать за этот день многое.

Холодный вечерний воздух с нотками сырости ударяет в лицо. Пахнуло машинами и едва уловимым запахом сигарет.

Матвей зацепился за раму и поставил ногу на подоконник. Трещина вмиг расползлась по всему периметру, продавливаемая весом ступни, и под ее истошный вопль мужчина выдохнул, залез полностью.

Голые ноги неприятно холодит ветер. Еще чуть-чуть, и кто-нибудь из прохожих поднимет голову, попутно замечая готового к прыжку человека.

Вдруг не получится?

Вдруг он ударится об асфальт?

Чем дольше медлишь – тем труднее решится, и более не думая, Матвей оттолкнулся от окна.

Первую секунду полета все оставалось как прежде – желтые квадраты горящих окон соседских домов и фары машин, сменившиеся разом, словно набросили серую простыню на ритмично колыхающееся черное море. Ноги мужчины, на мгновение воспламенившись болью, погрузились в жижу, поднимая брызги. В лицо ударили успевшие долететь капли, которые Матвей стер ладонью.

Непонятное разочарование – какой-то частью мозга он все же хотел разбиться об асфальт.

От воздуха разило смрадом. Смрад был тенью, напоминанием о том, что здесь происходило. Как срывающиеся с листьев деревьев капли после дождя. Для Матвея, с его больной головой, эти капли – размером и весом с фуру, и они барабанят–барабанят по несчастному телу, в твердой решимости разбить на мельчайшие частицы все его естество.

Жижа под ногами засасывает не хуже зыбучих песков. В прошлый раз – податливая, как вода, теперь же, видимо, она была полна решимости не пропускать нежеланного гостя.

Но раз так, не означает ли это, что жижа жива?

Преодолевая позывы тошноты, Матвей зачерпнул ладонью жидкость, и она тут же тоненькими сопливыми струйками просочилась обратно через щелки между пальцами так быстро, что он не успел рассмотреть. Чертыхнувшись, Матвей попробовал еще, еще, и еще раз.

Занятый своей борьбой, он не сразу заметил, как стремительно гаснет свет под руководством чей-то воли, поворачивающей ручку выключателя. Осознание того, что он остается в полнейшей темноте, засасываемый жидкостью глубже и глубже, закололо в сердце.

Матвея накрыла паника, нелепыми картинами вспыхивая перед глазами: щупальца тянут на дно, вгрызаясь в глазные яблоки; мощные чешуйчатые лапы снимают скальп с лица. У паники своя логика, и она отличается особой впечатлительностью.

Матвей резво крутанулся, пытаясь вытащить конечности, лишь усугубив свое положение. В этом месте его будто снова и снова ставят на место – кто он, и кто они.

Но вот в чем и состоял вопрос – кто они?

Вдруг из глубины всплыли – подобно пузырькам воздуха – маленькие светящиеся огоньки, выстраиваясь в подобие дорожки. Они тянулись к Матвею, дружелюбно приглашая пойти за собой, мигая и переливаясь, как новогодняя гирлянда под слоем снега.

Знакомый с природой паразитов мужчина ни на секунду не задумывается над их красотой – лишь о наличие зубов.

– Кто здесь? – на всякий случай спрашивает он, не надеясь получить ответ. – Я хочу поговорить со старухой! Мне нужно попасть к ней!

Голос его, только вырвавшийся изо рта, тут же проглатывает мрак.

Огоньки вмиг загорелись так ярко, что Матвей закричал, отшатнувшись назад. Не удержавшись на ногах, он упал прямо в жижу, подняв тучу брызг и проглотив смердящую воду. Она залилась в нос, в уши, потянула на самое дно.