Пожиратели

Матвей зарычал и локтем ударил в плечо соперника, повалив на спину.

Жижа превратилась в болото – густое и смердящее – точно такое же, как дыхание обоих мужчин.

Матвей опустил голову Ипсилона под жижу, пока тот, махнув рукой, не попал точно в глаз, заставив вскрикнуть, сползти набок.

Он хотел убежать.

Прикрывшись ладонью, мужчина побежал в сторону, путаясь в ногах, пытаясь уйти от убийцы.

Сил у них было примерно одинаково: Ипсилон привык к погоне и слежке, для него они были составляющей жизни – он все время гнался за собой, тогда как Матвею более привычно было всю жизнь от себя убегать.

Огоньки мигали, навевая мысли и нехорошие предположения о превращении происходящего в представление. Они вспыхивали ярко, как во время цокающей рысцы лошади с вплетенными в гриву перьями и затухали, как после удачного прохождения канатоходца. Где-то впереди они полукруглой полосой собирались в дорожку, очерчивая границу прибрежной волны.

Пару секунд Матвей тупо смотрел на мирное покачивание полосы, пытаясь сообразить. Он искал в голове догадку, словно рылся в ворохе бумажек, надеясь наобум найти подходящую – кажется, следующая точно будет ею.

Вот удача улыбнулась ему, и мужчина резво повернул, сменив несуществующий ориентир спасения на вполне материальный.

Ипсилон бежал рядом, дыханием обжигая шею, отчего сердце бешено подпрыгивало, а мозг кидался в объятия паники.

Матвей втянул голову в плечи, пытаясь, собрав все рядышком, вернуть над собой контроль, в то время как Ипсилон, не сдерживая безумия, с рыком прыгнул на его спину, ударяя в живот. Костлявая рука тянет подбородок Матвея вверх, под хруст собственной шеи предлагая вглядываться в тягучую небесную черноту.

Глубина, усмехнувшись, меняется – с мелью Матвей больно целуется коленками, падает, чувствуя, как хватка на шеи разжимается, и ползет на четвереньках вперед. Под ладонями дно твердое, точно каменное.

Ипсилону везет меньше – покатый берег утягивает на глубину, где поджидают одному Матвею видимые чешуйчатые лапы. Слышно как Ипсилон барахтается, захлебывается жижей.

– Отстань от меня! – чужим голосом хрипит Матвей.

До берега рукой подать.

Мужчина поднимается, бежит вперед. Правый глаз почти не видит, пульсируя жгучей болью.

Матвей пропахивает ногами прибрежный песок, вгрызаясь в него пальцами. Разогнувшись, он из последних сил делает пару шагов и падает.

Позади слышна борьба Ипсилона со стихией, но Матвей не слушает – от погони ведет голову, кровь стучит в висках, как в барабан.

Ему вдруг становится все равно, как становится все равно после борьбы с чешуйчатыми руками, человеком, пытающимся убить тебя в обсидиановой смердящей жиже.

Он почти не может вспомнить видел ли сегодня Алену или что-то кроме этого.

Существует ли что-то кроме этого…

Отвечая ему, впереди слышится тихий рык и тяжелое дыхание.

Матвей равнодушно приподнимает голову, чувствуя на щеке прилипший песок, а на шеи – синяки, ловит светящиеся точки чужих разумных глаз. Это не человеческие глаза – у Ипсилона они не блестели ярко-желтым.

Вдруг Матвей понимает, что ярко-желтым – похожим как две капли воды на выныривающие огоньки – подсвечен весь берег. Не пытаясь сообразить, мужчина со стоном поднимается на ноги.

Глаза не обманули – на берегу желтая россыпь внимательно следит за человеком.

Паразиты тихо рычат, обнажая почти невидимый в темноте белесый оскал. Это не животное предупреждение, говорящее: ни шагу дальше, не тронь меня – оно было больше похоже на чествующее самодовольство.

Матвей делает шаг вперед, выбирается на сухую землю.

– Что это такое? – оглядывается он.

Всплески слышны совсем рядом.

Ипсилон что-то кричит.

– Что это такое? – повторяет Матвей.

Паразитов на берегу сотня, а может – тысяча.

Матвей проглатывает сердце, опуская его обратно к груди.

Торопливые шаги позади, Ипсилон прыгает на спину.

С высоты собственного роста Матвей падает, вскользь зацепившись взглядом за приближающуюся землю, ударяется лицом.

Вспышка боли затмевает сознание, и оно отключается.

Из дремы его выдернула жгучая боль на лбу и на брови.

Перед глазами мельтешат черные точки, как надоедливые мошки в знойный день.

Матвей стонет, нащупывая рукой сухую кожу вокруг брови.

Воспоминания возвращаются по порядку, точно пролистанный фотоальбом в голове – мужчина размахивает руками по сторонам, отбиваясь от паразитов. Руки ударяются обо что-то мягкое и теплое, и Матвей привстает, замечая скомканное одеяло в ногах, а под головой у него – подушка.

– Черт! – выдохнул он. – Серьезно?

Глава 7

Из окна летят холсты. Картины. Натюрморты.

Ударяясь об асфальт, они предсмертно вскрикивают, осуждая своего создателя. Но создателю все равно.

– Все на свалку, – приговаривал он, выкидывая набор кисточек.

Следующим полетел растворитель.

– Последняя капля, – злобно шепчет Матвей, разрывая руками книгу по рисованию. – Последняя капля.

Он переключает внимание на целую коробку различных приспособлений для художеств, с пылящимися давным-давно забытыми пастельными мелками, углем, красным мелом, ругается и разом выбрасывает все в окно.

С улицы кто-то гневно прикрикивает.