Пожитки. Роман-дневник

– У меня их, таких, много было, – доверительно сообщил он. – Но понял: знаменитости разные бывают. Вот я Зайцева однажды вез – тот нормальный. А Зверев! Ой, пидара-а-а-ас… Вы представить себе не можете. Они вдвоем ехали. С продюсером. Четыре часа – по магазинам! За продуктами, ага. В Чечню собирались, на гастроли… Зверев ссыт, а продюсер его уговаривает. Большие деньги, мол, обещали. Какие там деньги? У него ж рожа – хуже, чем у Майкла Джексона! Мутант, блин… И перед каждым магазином, я только остановлюсь, он тут же свои малярные кисти достанет – и ну давай рожу подкрашивать. Тьфу… Не, я умных люблю возить. Помню, вез этого… как его? Из «Своей игры». Самый образованный. Вассерман, во! Он же девственник. Да-а-а… Сел рядом. А здоровый же! И в жилеточке специальной. Там у него компьютер разложен, журналы специальные. Все при нем! Сел так, что я скорости переключать не могу. Все места занял, понимаешь? Ну, я его назад и отсадил. Так он – ничего. Сидит, хихикает…

* * *

Я параллельно прикидывал: это ведь крайне унизительная штука, отработав пятнадцать – семнадцать часов кряду и обвально поизносив нервные окончания, вернуться типа домой, в обширную вроде бы квартиру, в каждой комнате которой почивает ровно по одному человеку, использовавших собственное право на труд, имеющих аналогичное на отдых, поскольку ведь при таких раскладах, конечно, думать не моги, чтобы войти нормально, как подобает свободному человеку, вольготно и с достоинством – нет, приходится красться в кромешной темноте, раздвигая быстро спертый от повсеместного спанья воздух слепыми руками, вечно наступая на что-то некондиционное, обманываясь в габаритах и плутая, топча почем зря остеохондрозный паркет, каковой уж непременно хрустом и скрежетом своим предварит не только каждый ваш шаг, но даже намерение осуществить оный, и так далее, и так далее.

То-то, помню, летом, когда домочадцы благополучно сваливали на дачу, всякий раз возвращаясь к «себе», вооруженный подобающими напитками и сопроводительными закусками к ним, держа в уме фильм, загодя отложенный для просмотра, или музыку, припасенную для благостного прослушивания, распахнув входную дверь, громко, ради утверждения столпа личной истины, можно сказать, сугубо в профилактических целях, я орал в глубину жилища: «А МЕНЯ НЕ Е…!!», мгновенно тем самым очищаясь от скверн пустопорожнего, обрыдлого бытия, приходя в надлежащее чувство, восстанавливая кислотно-щелочной баланс, после чего преспокойно жил дальше.

Кажется, так давно это было…

* * *

Недавно видел, как трудится человек, управляющий компанией с активами на миллиард долларов.

Он говорил мне:

– Ща, погоди минутку!

И потом – в трубку телефона, с употреблением множества слов, имеющих далеко не здешние корни.

Заканчивался диалог так:

– Извини, у меня вторая линия, я перезвоню.

Оборачивался ко мне. Я понимающе кивал.

И все повторялось.

Снова повторялось.

Повторялось, понимаете?

Снова и снова.

Но я был спокоен. Задействовал все свои женские гормоны и просто следовал за ним. Как ад.

Перерыв был всего один. Когда менты попросили нас выйти из машины, предъявить документы, открыть бардачок и багажник. Документов у меня не было. Никаких. Я их не взял впервые в жизни. Предъявил содержимое карманов, дал понюхать сигарету из своей пачки. Оказывается, в банке, напротив которого мы случайно остановились в ожидании юриста, полчаса назад незаконно обналичили крупную сумму денег. Конечно, это были мы, йопта! Обналичили и съели. А потом сидели напротив, детально обсуждая успех и модернизацию машины. Ему поставили турбину на автомобиль среднепредставительского класса. Расход топлива увеличился до бака на сто пятьдесят километров, при наборе скорости до ста за несколько секунд.

– От погони уходить? – романтично предположил я.

– От погони уходить, – ответил он.

В его голосе не было ничего, кроме прагматики.

* * *

Оно и понятно, каждому свое утруждение. И способ отдачи.

Возьмем самое тривиальное – уборку квартиры.

Помню, как я убирал квартиру, живя один. Это было приятно. Сам насрал, сам и убрал. Все лаконично, тэкнократично, без всяких плюшевых поверхностей и пошлейших салфеточек под дурацкими вазами.

Потом нас стало двое, и работы прибавилось. Правда, нас связывали чувства, обеззараживающие любую рутину.

Несколько позже, не совладав с чувствами, мы обеспечили появление третьего. Один из моих друзей сказал тогда: «Не переживай, хуже не будет. Будет так же хреново, но по-другому».

Однако сегодня нас уже четверо. По техническим причинам.

Драма вырастает в трагедию еще и потому, что когда-то я убирал однокомнатную квартиру, потом она превратилась в двухкомнатную. В сегодняшней комнат три, не считая гардеробной. К тому же есть вещи, с которыми легко миришься в тридцать лет, тяжело переносишь в сорок, а дожить надеешься хотя бы до пятидесяти. В лучшем случае.