Читаем Пожитки. Роман-дневник полностью

Или взять повальное увлечение пугачами. Бралась медная тонкая трубка, один конец ее плющился, изгибался. Внутрь заливалась капля свинца (в иных случаях заталкивался кусочек фольги), после чего брался гвоздь, также изогнутой буквой «Г», и заточенной частью вставлялся внутрь трубки. После того как трубку начиняли несколькими серными головками от спичек, гвоздь на резинке осторожно вытягивали. Но не до конца, а так, чтобы он застревал под небольшим углом. Теперь достаточно было нажать на резинку. Гвоздь срывался, с силой бил по трубочной начинке, и окрестности заполнял грохот взрыва.

Ходили слухи о юных химиках-натуралистах, способных разнести в щепы многоэтажную башню. Знали о таких умельцах все, но никто и никогда их не видел. Более-менее серьезные реактивы тоже исключались. Зато кусочек титана имел каждый. Старшеклассники продавали искрящий металл своим младшим коллегам, дабы те чиркали им об асфальт. Чиркали, разумеется. Куда ж деваться!

Бедные дети мирного времени… Моя природная сдержанность укрощала внутренних демонов материализма. У большинства же сверстников демоны распускали руки. В редких случаях, когда бабушка (гарпия, деревенский мутант) допускала к нам в гости кого-нибудь из ребят, они моментально утрачивали человеческий облик и могли хотя бы частично его восстановить только после того, как обнюхают все доступные предметы. Вытаращив глаза, высунув язык, капая слюной, гости ковырялись в книжках, игрушках. То и дело, взяв что-нибудь в руки, глухо мычали:

– Ачеита?!

Я едва успевал открыть рот в попытке дать объяснение, но приглашенный хватал следующую вещь – не важно какую – и столь же тупо вопрошал:

– Аэточе?!

Впрочем, ошибочно полагать, будто вещизм порабощал исключительно детскую аудиторию. Взрослые – особенно женщины – страдали аналогичным образом. Авитаминоз в области свободы, грезы о молочных реках, кисельных берегах, вечные разговоры про «надо-бы-тушенки-к-празднику-достать» обуславливали тенденцию к общему нездоровью, которое касалось чего угодно – вкуса, быта, коммуникабельности, иерархии стимулов.

Все уважали прогресс, следили за модой, чудом приобретаемые западноевропейские товарные каталоги служили одновременно сингулярностью фетишизма и руководством к действию. Уж, казалось бы, новейшие влияния итальянских домов моды на французские обсудили, основополагающие направления бутиков мировых столиц выяснили, каждый выбрал себе в мечтах художественный комплекс белья, и – вот вам! нате! МАНКА! Другими словами, литая подошва цвета манной каши у зимних сапог. И все!!! Ив Сен-Лоран, Жак-Ив Кусто, Жан-Мишель Жарр, даже Наполеон (настоящий) – все в жопу! Теперь «манка»! – идеал, атрибут и диагноз.

Или вдруг начинаются куртки-«аляски». Каждый достань и носи. С гордостью.

– А ваша-то небось финская?

– Да нет… прямо с Аляски.

– О-о-о!..

А там, глядишь, новая чума – шарф чтоб был не меньше полутора метров длиной.

– Мне тетка вязала. Сама. Шерсть сто процентов.

– А у меня, смотри, этикетка. DISPLACED PERSON. Дядя из Америки прислал.

– У-у-у!.. Круто.

Домой придешь, так если у тебя из коридора в кухню вместо двери бамбуковые шторы не висят, так какой же это дом после этого и какой же вы, извините, человек тогда?! Извините!..

Его Величество Дефицит разделял и властвовал.

В рамках современной экономической науки существует теория товарных потоков, позволяющая рынку нормально функционировать. То есть экономист может графически изобразить связь между спросом и предложением, что значительно облегчает жизнь как покупателям, так и продавцам. У плановой экономики графики, само собой, другие, но никакого отношения к реальности они никогда не имели. Если каким-то непостижимым образом удалось бы наглядно изобразить пути миграции товаров в описываемое нами время, то получившийся рисунок, скорее всего, напоминал бы хитросплетение маршрутов внутри муравейника. В магазинах действительно ничего не было, зато дома было все!

Подобно животным, чувствующим приближающееся землетрясение, люди внутренне пророчествовали себе относительно возникновения в недрах тех или иных магазинов различного дефицита. Озабоченные не столько едой в принципе, одеждой в принципе, других элементов соцкультбыта, сколько приобретением дополнительных признаков более-менее достойной жизни, покупатели могли с ходу заниматься семейными проблемами, работать, отдыхать и инспектировать магазины, безошибочно вычисляя – где, что, во сколько и в каком количестве способно материализоваться. Процесс значительно оживлялся перед любыми общенациональными праздниками. К примеру, в обычные дни достаточно было купить вареную колбасу, но перед майскими или ноябрьскими торжествами полагалось обзаводиться палочкой сырокопченой. Иной раз чаепитие ограничивали баранками, однако ж к Новому году хорошим, правильным тоном считалась хрустальная вазочка с «Мишкой на Севере» или коробочка с зефиром в шоколаде. Непременно шпроты рижские, мандарины, бутылочка советского шампанского, хранимая еще с лета, мармеладные дольки в сахаре.

Перейти на страницу:

Все книги серии Для тех, кто умеет читать

Записки одной курёхи
Записки одной курёхи

Подмосковная деревня Жердяи охвачена горячкой кладоискательства. Полусумасшедшая старуха, внучка знаменитого колдуна, уверяет, что знает место, где зарыт клад Наполеона, – но он заклят.Девочка Маша ищет клад, потом духовного проводника, затем любовь. Собственно, этот исступленный поиск и является подлинным сюжетом романа: от честной попытки найти опору в религии – через суеверия, искусы сектантства и теософии – к языческому поклонению рок-лидерам и освобождению от него. Роман охватывает десятилетие из жизни героини – период с конца брежневского правления доельцинских времен, – пестрит портретами ведунов и экстрасенсов, колхозников, писателей, рэкетиров, рок-героев и лидеров хиппи, ставших сегодня персонами столичного бомонда. «Ельцин – хиппи, он знает слово альтернатива», – говорит один из «олдовых». В деревне еще больше страстей: здесь не скрывают своих чувств. Убить противника – так хоть из гроба, получить пол-литру – так хоть ценой своих мнимых похорон, заиметь богатство – так наполеоновских размеров.Вещь соединяет в себе элементы приключенческого романа, мистического триллера, комедии и семейной саги. Отмечена премией журнала «Юность».

Мария Борисовна Ряховская

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Дети новолуния [роман]
Дети новолуния [роман]

Перед нами не исторический роман и тем более не реконструкция событий. Его можно назвать романом особого типа, по форме похожим на классический. Здесь форма — лишь средство для максимального воплощения идеи. Хотя в нём много действующих лиц, никто из них не является главным. Ибо центральный персонаж повествования — Власть, проявленная в трёх ипостасях: российском президенте на пенсии, действующем главе государства и монгольском властителе из далёкого XIII века. Перекрестие времён создаёт впечатление объёмности. И мы можем почувствовать дыхание безграничной Власти, способное исказить человека. Люди — песок? Трава? Или — деревья? Власть всегда старается ответить на вопрос, ответ на который доступен одному только Богу.

Дмитрий Николаевич Поляков , Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее