Читаем Пожитки. Роман-дневник полностью

Уверенно заявляю: в мире всякое можно увидеть. Особенно если судить по меркам крепких на передок ханжей. А вот чего там точно нет нигде, так это наружной рекламы женского нижнего белья, покрытой следами от разбившихся банок с краской. Для наших же мест это – в порядке вещей.

Я часто пытался представить себе человека, способного метнуть красящую «несмываемым позором» гранату в очаровательное, вполне прилично выглядящее создание, которое отважно противопоставило достоинства фигуры царству вони, грязи, мрака и помоев. Всему тому, чем славится лишенный культуры уличный быт наших окрестностей. Может, думал я, то бесчинствует озверевшее от воздержания племя бомжей? Или какой-нибудь опрыщавленный гормонами подросток куражится, перепив «Клинского»? Нет, не складывался портрет. Чувствовалась в этих актах вандализма некая программность, гражданская позиция, даже религиозное что-то… И вдруг – догадка!

Ну конечно же… Вот он идет. Средний обыватель. Невзрачный, кургузый, в длинном пальто. Начитанное чело противопоставлено треугольной мочалке бороды. Не просто так идет, а на дело. Поскольку в прошлый раз еще приметил. Запомнил. Поклялся себе порядок навести, искоренить скверну. Специально на кровные рублики приобрел Наш Ответ, не пожалел времени ехать. Размахнулся праведной дланью и метнул ею не дрогнув. Миг – и нет красоты. Один лишь порядок с правосознанием. А поверх – мерзкая печать-удостоверитель. День, стало быть, не зря прожит. Можно уходить с чистой совестью и чувством единственно возможного удовлетворения.

Он и уходит. Совершенно спокойно. Разве будет его кто-то хватать и привлекать? Он – радетель за нравственные основы. Сейчас пойдет водочки купит, отметить это дело. Расскажет братьям своим по единомыслию о подвиге ратном, рутинном. Да. Надо ж рассказать! А будет проходить мимо церкви, непременно остановится, дабы, сотворив односложную молитву, перекреститься.

2

Случилось так, что мы вновь переезжаем. Астрономическое количество книг и дисков нужно упаковать в коробки. За ними приходится ходить в супермаркеты, и вот там-то начинается самое интересное. Больших супермаркетов вокруг нас ровно четыре, по числу сторон света. Образуют они крестоподобную фигуру, в центре которой распят я (классический случай). Все супермаркеты разные. Один представляет собой гипертрофированный ларек, другой – несколько лучше, третий попросту замечательный, а последний вообще называется «№1». Я называю его «Первый Нах».

Не буду утомлять вас перипетиями. Скажу сразу, что в том магазине, которым я откровенно брезговал – мол, и ассортимент в нем плюгавый, и люди третий сорт, – ко мне отнеслись с необъятным вниманием, радушием и благожелательностью. Ухаживали и обхаживали, помогали ломать коробки, подсказывали, как лучше их вязать. Магазин же образцового уровня и качества, с чистотой неимоверной, с изобилием всего, с персоналом, вышколенным лучше, чем запуганный Полкан, отличился совсем не в ту сторону.

Я подошел к охраннику, обстоятельно все ему объяснил. Тот вызвал старшего охранника, я обстоятельно все ему повторил. Старший вызвал главного. Главный – администратора-женщину. Женщина – весом в полтора меня, блесткая, в непрозрачном лифчике под прозрачной блузкой, на каблуках, вся из себя, типа кинопродюсер, Метро-Голдвин-Майер такая и отчасти Голан с Глобусом, – выставив грудь и ногу, сказала:

– К сожалению, ничем не могу вам помочь!

– Как?! – воскликнул я. – Вы ж эти коробки все равно под пресс пускаете, выбрасываете! Вам же лишний мусор, возни столько. А я сейчас разломаю их по-быстрому, скотчем перетяну да и уволоку. И вам хлопот меньше, и мне помощь.

– Извините, у нас правило, – чеканно заявила Метро-Глобус. – Мы коробки не даем и не продаем. Если, допустим, вы упаковку водки будете брать, тогда мы вам ее с коробкой отдадим. И коробку – бесплатно!

И коробку – бесплатно , дошло до меня.

Я враз помрачился. И вышел вон. И многое понял в этой жизни. Осознал, в очередной раз убедился, и вы тоже знайте: Дарвин не прав. Гитлер – тоже. Низшие нас спасут. А высшие, случись что, они и расстреливать будут по принципу «первая пуля – бесплатно».

* * *

Послушайте, как порой разговаривают близкие люди. Как разговариваем мы. Я и она.

– Ух ты! Фигажсе!! Смотри – вот это посуда!

– Белая?! У тебя нет вкуса… Вот красивая.

– С гусями?!!

– Да. Потому что должен быть рисунок.

– Плебейский вкус!

– У тебя еще хуже: посуда белая, кругом хай-тек, закрыть шторы и голову не мыть!

– Хорошая же из тебя мещанка к старости получится…

– Лучше мещанка, чем Плюшкин.

– Тьфу!

– Тьфу!..

* * *

Перейти на страницу:

Все книги серии Для тех, кто умеет читать

Записки одной курёхи
Записки одной курёхи

Подмосковная деревня Жердяи охвачена горячкой кладоискательства. Полусумасшедшая старуха, внучка знаменитого колдуна, уверяет, что знает место, где зарыт клад Наполеона, – но он заклят.Девочка Маша ищет клад, потом духовного проводника, затем любовь. Собственно, этот исступленный поиск и является подлинным сюжетом романа: от честной попытки найти опору в религии – через суеверия, искусы сектантства и теософии – к языческому поклонению рок-лидерам и освобождению от него. Роман охватывает десятилетие из жизни героини – период с конца брежневского правления доельцинских времен, – пестрит портретами ведунов и экстрасенсов, колхозников, писателей, рэкетиров, рок-героев и лидеров хиппи, ставших сегодня персонами столичного бомонда. «Ельцин – хиппи, он знает слово альтернатива», – говорит один из «олдовых». В деревне еще больше страстей: здесь не скрывают своих чувств. Убить противника – так хоть из гроба, получить пол-литру – так хоть ценой своих мнимых похорон, заиметь богатство – так наполеоновских размеров.Вещь соединяет в себе элементы приключенческого романа, мистического триллера, комедии и семейной саги. Отмечена премией журнала «Юность».

Мария Борисовна Ряховская

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Дети новолуния [роман]
Дети новолуния [роман]

Перед нами не исторический роман и тем более не реконструкция событий. Его можно назвать романом особого типа, по форме похожим на классический. Здесь форма — лишь средство для максимального воплощения идеи. Хотя в нём много действующих лиц, никто из них не является главным. Ибо центральный персонаж повествования — Власть, проявленная в трёх ипостасях: российском президенте на пенсии, действующем главе государства и монгольском властителе из далёкого XIII века. Перекрестие времён создаёт впечатление объёмности. И мы можем почувствовать дыхание безграничной Власти, способное исказить человека. Люди — песок? Трава? Или — деревья? Власть всегда старается ответить на вопрос, ответ на который доступен одному только Богу.

Дмитрий Николаевич Поляков , Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее