Читаем Пожитки. Роман-дневник полностью

Забавно, но в литературе – ровно наоборот. Аборигену, «берущемуся за ум», следует читать прежде всего трагедии. То есть описание тех историй, где умирают все. Смысл трагедии, конечно, малость в другом направлении, но для начинающих это не важно. Главное – узнавание правды бытия посредством напряжения особого рода. Первый автор, которого можно принять к изучению, – Шекспир. Греческие античные мастера (Еврипид, Софокл) находятся выше, но к ним следует готовиться. К Шекспиру – не надо. Сонеты и комедии оставляем до лучших времен. Трагедиями вооружаемся и читаем. Читаем все, кроме паршивого «Гамлета». «Гамлет», он – для так называемых актеров, репетирующих ожидание прогрессирующего маразма.

* * *

Видеть во мне человека окружающим с каждым днем все труднее.

– Как?!! – ошарашенно воскликнула К. и, кажется, даже на секунду забыла – что ей делать с воспитанными на сольфеджио руками. – Не любишь те-а-тр?!

– Да, – ответил я.

По тому, как она успела нажать кнопку на звукорежиссерском пульте – причем нажала нужную, – я понял, что самообладание к ней пусть частично, но вернулось.

Спустя несколько минут она робко прощупала бастион моего невежества:

– Ну, может, классический?.. Или современный хотя бы. Экспериментальный!

– Нет.

– Что, совсем никакой?

– Ye!.. – произнес я с равнодушием Антона Чигура, приводящего в действие газовый баллон для забоя скота.

Со временем К. узнала, что я также равнодушен к оперетте и вообще к академической музыке. Скульптуре, архитектуре. Еще живопись меня не трогает, кроме тех случаев, когда она лучше фотографии. А нелюбовь к поэзии и незнание ее сыграли со мной откровенно злую шутку.

Много-много лет назад девочка, с которой у меня была без-умная любовь (именно такая она и была – «без-умная»), прислала мне строчки:

Кольца роскошным часом,

Ярок восторг высоты;

Будем мы вечно встречаться

В вечном блаженстве мечты.

Жаркое сердце поэта

Блещет, как звонкая сталь.

Горе не знающим света!

Горе обнявшим печаль!

В груди у меня захолонуло. От осознания того, что мне посвящают стихи… Более того, для меня их сочиняют!.. Конечно, от такого можно было утратить остаток разума. Я пребывал в полнейшем восторге!!

Через какое-то время она прислала еще одно:

Мы оба любили, как дети,

Дразня, испытуя, играя,

Но кто-то недобрые сети

Расставил, улыбку тая, —

И вот мы у пристани оба,

Не ведав желанного рая,

Но знай, что без слов и до гроба

Я сердцем пребуду – твоя.

Долгие годы, повторяю, числом коих не менее десяти, я искренне думал, что эти тонкие, наивные, кое-где неряшливые строчки избранница моя сочинила лично. А значит, даже такой неоднозначный субъект, как я, такой весь из себя квази-Байрон (но все уже – в прошлом, да, в прошлом, давно уже), может служить источником поэтического огня и прочих, вполне горних материй.

Конечно, с течением времени авторство можно было проверить. Достаточно в том же Гугле набрать первую строчку. И я набирал. Прилежно. Ответственным и аккуратнейшим образом набирал! И разумеется, даже мощи Гугла не хватало для идентификации личности света очей моих и услады моего, в том числе, сердца.

А потом вдруг однажды я взял да и набрал в Гугле не первую строчку, а пятую. А потом еще какую-то, уже из второго стишка…

Скверный анекдот вышел, господа мои (и дамы). Первый опус принадлежит Гумилеву. Второй – Цветаевой. Да-с. Именно так-с!

А с первой строчкой получилось, надо полагать, следующее. Операционистка, которой для отправки на мой пейджер диктовали оригинал, гумилевскую строчку «кольца роскошные мчатся» расслышала по-своему: кольца роскошным часом . Что и предопределило мои последующие чувствования и некоторую сумму убеждений на достаточно продолжительный срок.

* * *

Очень легко определить – как женщина к тебе относится. Если женщину тянет, то ее тянет буквально. Совершенно невозможно становится идти рядом и прямо. Она ведь льнет, ты поддаешься: только что шли посередине и вот уже на обочине. Приходится выравнивать вручную.

И еще момент. Когда говорят «я тебя люблю», не обольщайтесь. Речь о чистосердечной приязни. В любви она признается, только когда поменяет местами два последних слова. Я тебя люблю – вы ей друг. Я люблю тебя – готовьтесь к худшему.

* * *

Мы все продолжаем смотреть друг на друга. Многие – за стеклом. Через стекло.

Подозрительно молчат умы, спорить не о чем.

Вы полагаете, из-за наркотиков все? Из-за их отсутствия почему-то не живется в последнее время? Не пьется и не курится, не работается почти и мало разговаривается, не пишется, не думается, не спится и не снится…

Все как-то через жопу. Кроме секса, пожалуй. И – иногда – кроме работы. Хотя последняя все чаще напоминает присказку о суме и тюрьме.

Перейти на страницу:

Все книги серии Для тех, кто умеет читать

Записки одной курёхи
Записки одной курёхи

Подмосковная деревня Жердяи охвачена горячкой кладоискательства. Полусумасшедшая старуха, внучка знаменитого колдуна, уверяет, что знает место, где зарыт клад Наполеона, – но он заклят.Девочка Маша ищет клад, потом духовного проводника, затем любовь. Собственно, этот исступленный поиск и является подлинным сюжетом романа: от честной попытки найти опору в религии – через суеверия, искусы сектантства и теософии – к языческому поклонению рок-лидерам и освобождению от него. Роман охватывает десятилетие из жизни героини – период с конца брежневского правления доельцинских времен, – пестрит портретами ведунов и экстрасенсов, колхозников, писателей, рэкетиров, рок-героев и лидеров хиппи, ставших сегодня персонами столичного бомонда. «Ельцин – хиппи, он знает слово альтернатива», – говорит один из «олдовых». В деревне еще больше страстей: здесь не скрывают своих чувств. Убить противника – так хоть из гроба, получить пол-литру – так хоть ценой своих мнимых похорон, заиметь богатство – так наполеоновских размеров.Вещь соединяет в себе элементы приключенческого романа, мистического триллера, комедии и семейной саги. Отмечена премией журнала «Юность».

Мария Борисовна Ряховская

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Дети новолуния [роман]
Дети новолуния [роман]

Перед нами не исторический роман и тем более не реконструкция событий. Его можно назвать романом особого типа, по форме похожим на классический. Здесь форма — лишь средство для максимального воплощения идеи. Хотя в нём много действующих лиц, никто из них не является главным. Ибо центральный персонаж повествования — Власть, проявленная в трёх ипостасях: российском президенте на пенсии, действующем главе государства и монгольском властителе из далёкого XIII века. Перекрестие времён создаёт впечатление объёмности. И мы можем почувствовать дыхание безграничной Власти, способное исказить человека. Люди — песок? Трава? Или — деревья? Власть всегда старается ответить на вопрос, ответ на который доступен одному только Богу.

Дмитрий Николаевич Поляков , Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее