Читаем Пожитки. Роман-дневник полностью

Я привел здесь этот замечательный случай вовсе не для того, чтобы лишний раз взбодрить читателя или спровоцировать его на кинологический экстремизм. Я лишь хочу дать приближенный вариант, некий образ потери чувственности, который постепенно становится всеобщим, сюжетообразующим. Склизлый доберман, из всех своих достоинств сохранивший голые хватательные рефлексы и ту причудливую изломанность нервов, от которой просто глаз не оторвать, по-моему, довольно изящный образчик сегодняшнего времени. Хотя зацикливаться на добермане не стоит, образ получится ущербным. Ведь есть еще, допустим, эстетски инфернальные таксы. Или питбули – стимуляторы гадливости.

Долгие годы умники с хорошо подвешенными языками давали нам выдающиеся рецепты благоденствия. Предлагалась, в частности, идея обустройства каждой отдельно взятой семьи, своего внутреннего автономного бытового социума. Из дешевых всплесков языка рождалась кажущаяся дорогой истина. Наведи порядок у себя дома (другими словами, замкнись дома, отгородись от всего, «мой дом – моя крепость», etc), и сумма единичных лепостей разольется по всему государству, обусловит мир и порядок. А все обернулось отчуждением. Злыми любимыми собаками, лютой скукой, тяжелеющим от жира животом, апатией, готовой в любой момент взорваться, выродиться в насилие. Сейчас праздники – это когда стараются веселиться на всю катушку. Вальс танцуют манекены. Пресные граждане, обремененные необходимостью жить.

Раньше – по-другому. Возможно, суть все та же, но качество ее было другим. Я еще помню, как Город готовился к торжеству…

Взрослые на своих рабочих местах делают вид, что участвуют в субботнике. В школах детей заставляют рисовать плакаты, скручивать цветы из разноцветной сморщенной бумаги, зачем-то учатся наизусть стихи, что-то лепится из пластилина. И все – так соревновательно, с энтузиазмом, хотя и через силу тоже. Не участвовать в демонстрации нельзя – порицание возникнет. Да и шут с ним! Вот привезли шариков целую коробку. Дуют все – и стар и млад – до синевы перед глазами. Но красного больше, много больше. Кругом одно красное! Но может, еще голубого чуть-чуть, если небо чистое, и зеленого, если весна, или желтого, когда осень.

«Колонны»… Даже «КОЛОНННЫ». Так звучит слово, обозначающее ту конструкцию, в которую мы, народ – все как один! – сейчас объединимся… и пойдем. Представляете? Мы пойдем!!

Улицы нарядные, люди нарядные. Общая приподнятость. Гармошечник растягивает мехи, разогревается. То ли казенный гармошечник, то ли движимый полнотой духа – не понять. Ведь и не пьяный вовсе, а так лишь, выпимши. Тут все выпимши, каждый первый слегка во хмелю от настроения. В воздухе что-то носится, предвещает что-то. Утро – с каким-то морозцем, несмотря на время года. И целый день впереди. Целый выходной день.

Я быстро-быстро мелькаю в кругу своих одноклассников, стараясь попасться на глаза как можно большему количеству учителей. Мол, был такой на демонстрации, участвовал. Вот и в специальном листке отметился, поставил закорючку напротив собственной фамилии – «был, отмечен». Отметился – и бегом к матушке, чтоб по-настоящему участвовать с ней, с ее трудовым коллективом . Взрослые как-то все же посовершеннее сверстников будут.

Народу – тьма! По крайней мере, с моей точки зрения, я еще маленький. Меня никто не замечает, я ведь никому не мешаю. Просто я со всеми.

Мы строимся. Какие-то организаторы-общественники незлобиво распределяют людей по шеренгам – кому-то букеты суют, кого-то обязывают нести флаг. Договариваются: ты, значит, вон до того поворота несешь, потом отдашь вон тому, с бантом на лацкане. И никто не в обиде.

Где-то смеются, потом еще в одном месте и еще. Музыки становится больше, потому что громко заработали репродукторы на столбах. Это оттуда, из вавилонов, нам шлют музыкальный привет, дирижируют всенародным действом.

– Ну, скоро, что ль? Там небось буфеты уже открылись!

Томление подхлестывает. Внезапно над шеренгами проносится чье-то громогласное:

– ТО-ВА-РИ-ЩИ!! ПА-АЗДРАВЛЯЮ ВАС…

И… мы пошли!!

– Ур-р-ра-а!!

Мне нужна секунда, чтобы осознать вседозволенность. Возможность громко кричать, повод заявить о себе, выразить свое мнение. А какое мнение? Двух мнений быть не может!

– Ур-р-ра-а!!

– ДАЗДРАВСТВУЕТ ВЕЛИКАЯ НЕПОБЕДИМАЯ…

Столбы с репродукторами отстоят далеко друг от друга. Содержание призывов вываливается, но смысл очевиден.

– УРА, ТОВАРИЩИ!

Начинается всегда где-то рядом – впереди, сзади, – подобно волне. Накатывает и центрифужно крутит, щекочет нервы. Хочется смеяться, хохотать, уворачиваться с визгом. Раскрываешь рот, а там:

– Ур-р-а-а-а-а!!!

Вдруг встали почему-то… Нет, снова пошли. Между шеренгами большой зазор образовался.

Солнечные зайчики прыгают по разноцветным шарам, но поймать их невозможно – они всегда успевают прятаться в кумачовых полотнищах. Детей становится больше, они что-то кричат своим папам и мамам, показывают какие-то игрушки.

– Подтянулись! Подтянулись! – бегут ответственные устроители с повязками на рукавах.

Перейти на страницу:

Все книги серии Для тех, кто умеет читать

Записки одной курёхи
Записки одной курёхи

Подмосковная деревня Жердяи охвачена горячкой кладоискательства. Полусумасшедшая старуха, внучка знаменитого колдуна, уверяет, что знает место, где зарыт клад Наполеона, – но он заклят.Девочка Маша ищет клад, потом духовного проводника, затем любовь. Собственно, этот исступленный поиск и является подлинным сюжетом романа: от честной попытки найти опору в религии – через суеверия, искусы сектантства и теософии – к языческому поклонению рок-лидерам и освобождению от него. Роман охватывает десятилетие из жизни героини – период с конца брежневского правления доельцинских времен, – пестрит портретами ведунов и экстрасенсов, колхозников, писателей, рэкетиров, рок-героев и лидеров хиппи, ставших сегодня персонами столичного бомонда. «Ельцин – хиппи, он знает слово альтернатива», – говорит один из «олдовых». В деревне еще больше страстей: здесь не скрывают своих чувств. Убить противника – так хоть из гроба, получить пол-литру – так хоть ценой своих мнимых похорон, заиметь богатство – так наполеоновских размеров.Вещь соединяет в себе элементы приключенческого романа, мистического триллера, комедии и семейной саги. Отмечена премией журнала «Юность».

Мария Борисовна Ряховская

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Дети новолуния [роман]
Дети новолуния [роман]

Перед нами не исторический роман и тем более не реконструкция событий. Его можно назвать романом особого типа, по форме похожим на классический. Здесь форма — лишь средство для максимального воплощения идеи. Хотя в нём много действующих лиц, никто из них не является главным. Ибо центральный персонаж повествования — Власть, проявленная в трёх ипостасях: российском президенте на пенсии, действующем главе государства и монгольском властителе из далёкого XIII века. Перекрестие времён создаёт впечатление объёмности. И мы можем почувствовать дыхание безграничной Власти, способное исказить человека. Люди — песок? Трава? Или — деревья? Власть всегда старается ответить на вопрос, ответ на который доступен одному только Богу.

Дмитрий Николаевич Поляков , Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее