Читаем Пожитки. Роман-дневник полностью

Maman иногда жалуется на обилие «черноты» в доме, имея в виду масть обретающегося подле кошачьего стада. Количество кошек за последние годы варьировалось от пяти до девяти, а с некоторых пор к ним добавилась собака. И разумеется, тоже черная. Были пятнистые зверьки, трехцветные, дымчатые, «с проталинами», но надолго они не задерживались. Есть здесь какая-то потусторонняя логика, скрытый от человеческих глаз, однако крайне жесткий порядок. Согласно ему, допускается наличие у тех же кошек крохотных белых пятнышек – на груди или на кончике лапки – и только лишь. Но сегодня я увидел новую, серо-белую особь. Она сразу пошла ко мне в руки, стала ласкаться, заигрывать, настойчиво добиваясь внимания. Конечно, я не мог отказать, поскольку вообще люблю подобный такт . Стал гладить ее, заглядывать в глаза, говорить о чем-то, пока не понял, что она мне жутко симпатична. Можно сказать, меня не на шутку к ней повлекло. Я быстро распознал остроты в ее реакции, своеобразную канву интеллекта. Да и внешне она производила сильное по контрасту впечатление. Почти что девочка еще, школьница, подросток коротко стриженный, а грудь… о-о! Грудь кормящей женщины! Полная бродящего сока. Глаза лучились неким особым знанием взрослой жизни, словно бы инициацию незнакомка пройти успела. С большим успехом прошла. И ей понравилось! Мы расположились на кровати перед телевизором (почему-то сегодня у родителей перед телевизором стояла готовая разобранная кровать) и, трогая друг друга, знакомились. Говорили о пустяках. Так всегда происходит, когда взаимная, быстро и лихо вспыхнувшая связь превращает разумные речи в интимный танец, па в котором – мысли, сюжеты, обрывки фраз, возгласы – имеют логику только для двоих, тех, кто впервые в жизни танцует друг с другом. Помнится, я параллельно думал о личной несвободе, очень сильно отвлекался, поэтому даже не заметил, как остался на кровати в исподнем. Девочка тоже во многом была готова, хотя, расстегнув все пуговицы на одежде, снимать ее не торопилась. Заигрывала, наверное.

С минуты на минуту в комнату могла зайти maman. Я решил на всякий случай восстановить порядок и принялся уговаривать свою новую подругу перенести нашу замечательную встречу на самое ближайшее время, устроив ее на нейтральной территории. В действительности же мне требовалось разобраться с сердцем. Вилка между долгом и страстью имела чересчур остро заточенные концы, оба они терзали мое нутро.

Девочка решила оставить номер телефона. Написание цифр давалось ей трудно; рука не слушалась, будто скованная морозом.

Я вышел из дома, чтобы отправиться в присутствие , но вместо того побрел куда-то в противоположную сторону, напряженно размышляя о намеченной встрече. И чем дольше размышлял, тем меньшее испытывал желание ехать. Мне хотелось вновь увидеть сегодняшнюю гостью, хотелось встретиться с ней немедленно. Слишком редкие, почти забытые чувства она во мне пробудила.

Добравшись до первого же переговорного пункта, я встал в очередь и отдался смятению. Меня томила причудливая смесь ожиданий, сомнений, преждевременного раскаяния и отчаянной тяги к разрыву пут, которыми вяжет нас обыденная жизнь. Я стоял, украдкой запустив пальцы в карман, где лежала записка с номером телефона. Недвусмысленный призыв в виде полученного автографа возбуждал до крайности. Отмычка к заветной двери получена. Многозначительная в своей тяжести, она находилась между мной и чаемым возрождением – наверняка гибельным по результатам, зато таким упоительным благодаря процессу, свершению революции, выходу за пределы тюрьмы, в которую всегда превращается для творческого человека любая обязанность, любое благоразумие и нередко даже честь. Удивительно, что записка с координатами, когда я вынул ее из кармана, оказалась коробочкой, по форме напоминавшей пачку сигарет или большую упаковку спичек. На коробке имелись кнопки с цифрами, но, повторяю, цифры были написаны слишком неуверенно. Какие-то из них выглядели исправленными, другие старательно вывели заново, поверх старых. Я нажимал на кнопки почти вслепую, думая, к примеру, что набираю три, а нужно восемь. Мои попытки соединиться с незнакомкой через расстояние потерпели фиаско. Но я не расстроился, поскольку догадывался, куда она может прийти. В двух кварталах отсюда находился современный дом культуры и отдыха. Сейчас там начинается действо. Отлично! Значит, мы встретимся на представлении и продолжим наш разговор.

Перейти на страницу:

Все книги серии Для тех, кто умеет читать

Записки одной курёхи
Записки одной курёхи

Подмосковная деревня Жердяи охвачена горячкой кладоискательства. Полусумасшедшая старуха, внучка знаменитого колдуна, уверяет, что знает место, где зарыт клад Наполеона, – но он заклят.Девочка Маша ищет клад, потом духовного проводника, затем любовь. Собственно, этот исступленный поиск и является подлинным сюжетом романа: от честной попытки найти опору в религии – через суеверия, искусы сектантства и теософии – к языческому поклонению рок-лидерам и освобождению от него. Роман охватывает десятилетие из жизни героини – период с конца брежневского правления доельцинских времен, – пестрит портретами ведунов и экстрасенсов, колхозников, писателей, рэкетиров, рок-героев и лидеров хиппи, ставших сегодня персонами столичного бомонда. «Ельцин – хиппи, он знает слово альтернатива», – говорит один из «олдовых». В деревне еще больше страстей: здесь не скрывают своих чувств. Убить противника – так хоть из гроба, получить пол-литру – так хоть ценой своих мнимых похорон, заиметь богатство – так наполеоновских размеров.Вещь соединяет в себе элементы приключенческого романа, мистического триллера, комедии и семейной саги. Отмечена премией журнала «Юность».

Мария Борисовна Ряховская

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Дети новолуния [роман]
Дети новолуния [роман]

Перед нами не исторический роман и тем более не реконструкция событий. Его можно назвать романом особого типа, по форме похожим на классический. Здесь форма — лишь средство для максимального воплощения идеи. Хотя в нём много действующих лиц, никто из них не является главным. Ибо центральный персонаж повествования — Власть, проявленная в трёх ипостасях: российском президенте на пенсии, действующем главе государства и монгольском властителе из далёкого XIII века. Перекрестие времён создаёт впечатление объёмности. И мы можем почувствовать дыхание безграничной Власти, способное исказить человека. Люди — песок? Трава? Или — деревья? Власть всегда старается ответить на вопрос, ответ на который доступен одному только Богу.

Дмитрий Николаевич Поляков , Дмитрий Николаевич Поляков-Катин

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее