Позиция

— Ты, Лина, не думай ничего. Я, ну… Как захочешь, так и будешь жить. Я — благодарен тебе и так.

Она не ждала от него такого великодушия и впервые за весь вечер взглянула доверчиво и благодарно.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Приехали в Широкую Печь столичные артисты, но их чемоданы так и остались в клубной комнате нераскрытыми — люди на концерт не пришли. Большой, помпезный Дом культуры (постарался-таки Куриленко, его иждивением возведен этот дворец, надеялся удержать им в селе колхозников) сиял огнями, гремел музыкой, и было в этом что-то печальное и почти трагичное. Возле входа толкалось полдесятка подростков да шкандыбал по вестибюлю дед Влас, перечитывая щедро развешанную по стенам наглядную агитацию: собрался на дежурство, но было еще рано, и зашел развлечься.

В кабинет председателя сельсовета, который помещался тут же в Доме культуры, и где сидел сейчас Грек, вошел высокий седоволосый актер с большим сизоватым носом, который явственно указывал на одну из осужденных обществом склонностей, уселся в кресле, закурил сигарету в резном мундштуке. Радиола внизу чуть ли не в десятый раз прокручивала одну и ту же пластинку, заклиная: «А ты люби ее… А ты люби ее…»

— Некому любить, — ответил Василь Федорович на вопросительный красноречивый взгляд артиста. — После войны в Широкой Печи жило люду три с половиной тысячи, а теперь — тысяча двести. И то все старые деды да бабки.

— А когда вымрут и они? — равнодушно пыхнул дымком артист.

— А почему вы у меня спрашиваете?

— У кого же? — искренне удивился тот.

— Вы слышали про затухающие села?

— Как это — затухающие?

— Э, дорогой, вы словно с неба упали. Надо газеты читать. Или хоть иногда смотреть на жизнь не только со сцены. Выйдите на улицу, когда радиолу выключат, постойте, послушайте. Глухо в селе, как в лесу. Песен не слышно. Разве что пьяный запоет. Мы тут… привыкли. В широких, так сказать, масштабах оно небось не заметно. Может, так и надо. Колесо цивилизации вертится…

— Я слышал, что в некоторых странах уже начался обратный процесс — люди бегут из городов к природе.

— Об этих процессах не знаю. У меня свои болячки.

Артист поправил невообразимый бант, что голубел у него вместо галстука, иронически заулыбался В его взгляде читались высокомерие и снисходительность, это раздражало Грека.

— В чем же все-таки причина? — прищурился столичный гость.

Василь Федорович подчеркнуто внимательно оглядел его бант, пиджак из замши, лакированные ботинки и вдруг спросил:

— Сколько вы получаете в театре?

— Сто пятьдесят, — растерялся тот.

— Идите к нам, я плачу вам двести. Нет-нет, — махнул он рукой, — не дояром, не подвозчиком кормов — заведующим Домом культуры.

— Ну, знаете…

— Не пойдете. И другие не пойдут. Потому что, кроме всего прочего, у нас лаковых ботинок не наденешь. Вас к клубу подвезли автобусом, а вы пройдитесь по улицам пешочком! Да и не в том дело.

— А в чем? — уже несколько иначе спросил артист.

— Ну, это длинный разговор, — неохотно ответил Грек. — Прежде всего не одинаковы тут и там условия труда. Даже со стороны технологии.

— А еще?

— Сами видите. Есть хороший Дом культуры. А самой культурой пользоваться некогда, и думать об этом надо не только мне.

Артист, чтобы замять разговор, заспешил:

— Почему же вы не сказали раньше, мы бы не забивались сюда. Знали же…

— Не рассчитал, что сегодняшняя суббота рабочая, — откровенно признался Грек. — Забыл. На выходные из города приезжает много молодежи. Я даже хотел концерт использовать как приманку. Собирался выступить перед началом, кое о чем рассказать, сделать кое у кого в памяти засечки, ну и… ударить рублем.

— Вы будто на торгу.

— А другим не возьмешь.

В кабинет вошла Куценко. В высоких, на платформе, сапожках, в светло-сером с золотыми блестками платье, с артистически уложенной прической. Актер встретил ее пристальным, удивленным взглядом, поднялся, освобождая кресло, засуетился, куда девались его вялость, лень, ревматическая расслабленность. Старый конь почуял зов трубы.

— Знакомьтесь, наш агроном, — сказал Грек. — Тоже из столицы. Так сказать, первая ласточка. — И улыбнулся.

— Ласточки — они улетают в теплые страны, — без улыбки сказала Лида.

Артист был совсем сбит с толку.

Гостей повезли ужинать в лесничество. Две молодицы на большущих сковородах под открытым небом жарили карасей, жирный густей дым тянулся над молодыми дубками, тут же, под дубками, жарили шашлыки, поливая их ароматным соусом, отчего костер поплевывал искрами.