Позиция

Сначала расположились у лесного озерца, но там донимали комары, и пришлось перебраться в дом. За столы сели в молчании: артисты чувствовали себя неловко перед хозяевами, не заслужив этот ужин, хозяева перед артистами — не дав им возможности заслужить, синеватые, чуть ли еще не послевоенные граненые стопки уже стояли налитыми, а квашенные в капусте яблоки и по сю пору не утратили смака и твердости, а жаренные в сметане караси так одуряюще пахли, что вскорости ломкий ледок стеснения растаял, и все забыли про освещенный огнями Дом культуры и невыполненную программу. Артисты — люди компанейские, всюду чувствуют себя как дома, кто-то уже показывал фокус со стаканом и шляпой, кто-то пробовал голос, а потом молоденькая с большим некрасивым ртом певица затянула «Поедем за Десну» («Знает, чем польстить аборигенам», — сказала Лида Греку), и все подхватили, и через отворенные окна песня полетела в темный молчаливый лес.

Василь Федорович наклонился к Лиде:

— Ты чего сидишь как на поминках?

— Скучно, — сказал она.

— А может, мы живем не для веселья? — Минуту он переждал хоровой припев и тихо закончил: — Я где-то слышал: искать надо в своей душе. И находить там утешение…

— Ты вправду такой или начитался разной муры? Будто древних цитируешь. Был такой — Сенека, так он говорил, что даже в смерти человек находит утешение. А я не верю, не верю! — Ее глаза вспыхнули, и вся она занялась отчаянным огнем. — Мне хочется кричать, хочется ломать все…

— И что, это поможет?

— Ты убиваешь своей примитивной философией.

— У меня нет никакой философии.

— И чувствуешь себя счастливым?

— По-своему. В трудах и заботах.

— В заботах? Не бреши, — сказала она грубо. — Привык к власти.

— Наверно, — подумав, согласился он. — Люблю командовать. Себе в этом не признаюсь, а люблю. Привык… Но и хочу… построить все капитально. И хочу утереть всем нос, показать, как надо хозяйствовать на этой вот земле. Нашей земле, моей. Квасной патриотизм? Так это в нас во всех. Ты послушай деда Шевелия, как он про наши пески рассказывает, сколько открыл тут красоты. Тебе надо… проникнуться всем этим.

Она словно не слышала.

Он оглянулся на дверь. Лида угадала его взгляд.

— Будешь убегать — прихвати меня.

— Уже убегаю.

Никем не замеченные, они вышли из комнаты.

«Волга» стояла под дубом, между автобусом и газиком лесничества. Но Василь Федорович не сразу сел за руль. Была лунная ночь, только изредка на крупную, особенно округлую сегодня луну набегала дымчатая тучка, заволакивая ее, — и тут же темнела, словно по ней прокатывался туман, ясная дорожка на озерке которая манила ступить на нее и ускользнуть в темные заросли очерета. Из очерета осторожно появлялись дикие утки, подплывали к лунной дорожке, что-то склевывали и быстро, испуганные своей храбростью, поворачивали назад В будке у хлева загремел цепью пес, зевнул громко, сердито и, чем-то недовольный, загавкал. Пока не вышел лесник, Василь Федорович отпер дверцы «Волги» и включил мотор.

До Широкой Печи, куда ему надо было подвезти Лиду, можно было добраться мощеной дорогой, на которую вел широкий проселок вдоль высоковольтной линии, но Грек решил сократить путь и свернул на узкую лесную дорогу. Машина тяжело ревела на третьей скорости, песчаная глубокая колея поворачивала то в одну, то в другую сторону, и тогда высокие сосны, медно вспыхивающие в свете фар, казалось, падали. Василь Федорович крепко держал руль, резал колесами край колеи, чтобы машина не задевала дифером — можно было налететь и на пень, — сосредоточенно всматривался вперед, молчал. Молчала и Лида. Только что, за столом, почувствовав себя почти сообщниками, они сказали друг другу много такого, чего, наверно, не надо было говорить, это бродило в них, звало к большой откровенности, но они ее боялись. И он, и — впервые! — она, Лида, не знала, чем может кончиться такой разговор, но чувствовала, что в любом случае не выиграет ничего.

Въехали в молодой ельник, тут песок был еще глубже: чтобы не забуксовать, Василь Федорович нажал на акселератор, машина пошла быстрей, ее бросало…

И вдруг…

Он потом часто вспоминал эту минуту. И был убежден, что не заметил ничего, что какая-то подсознательная сила заставила его несколько раз нажать на тормоза, что только интуитивно он крутанул руль направо. Только когда машина поползла по песку и ее повело налево, в свете фар промелькнул гнедой конь и старик, держащий его за повод, и что-то темное, наверно, воз с дровами; «Волга» проехала еще несколько метров, ткнулась носом в сосняк. Василь Федорович, ничего не понимая, медленно вылез из машины, вышел на дорогу, по которой полз запряженный одной лошадью воз с дровами. Наверно, возница задержался в лесу, в меже, небось воровал дрова и поэтому дожидался темноты, это уже Грека не волновало, потому что виноватого тут не было бы. Это «не было бы» он осознал в полную силу. Просто чужая жизнь повисла бы на нем на веки вечные.

Он похолодел от ужаса.

Постоял у дороги, пока воз окончательно не растаял в темноте, потом вернулся в машину. Увидел белое пятно Лидиного лица.