Вот к чему я веду: мерило грехов темных существ – это не только собственно неприятие высшего смыла и разрушение своей жизни, хотя это как раз тоже наносит вред. Их порочные деяния будут преступлениями и в самом глобальном, общем смысле. Вред гармоничному миру – вредит и в высшем смысле! И в этом аспекте также темный темному рознь. Ограбить грабителя или ограбить монаха – есть разница? Еще какая!
Итак, апсара хозяйствует в любовании настроениями. Но теперь на ее территории есть и другие хозяйствующие, уже в свою пользу. И весь веер чувственных прикосновений они стараются перераспределить в свою пользу. Образно это как актриса, которая щепетильно устроилась в гримерке обустроить чувственный быт, однако вдруг врывается толпа мимо проходящих зевак, потом приходит режиссер и совершенно нетактично сует другой реквизит для примерки. Кроме того, весь мир такой апсары все больше подвержен разрушающему хаосу. Поэтому хозяина благого быта все больше охватывает отвращение! Ведь это понятийно темные существа зачастую отрицают высший смысл. А вот когда они по факту прикоснутся к разрушающимся благам, им это вполне себе не понравится, и заметят они это достаточно быстро, даже если сознательно не подозревают о подобных аспектах. Поэтому на отвращение ко всему, что не подходит под образ эмпатии, накладывается и отвращение к хаотичному распаду, порочности благ, которого все больше. Кстати, любопытный нюанс: такой хозяин быта может испытывать отвращение к вполне гармоничным благам, просто потому, что они не соответствуют его образу эмпатии. А брать блага разрушенные хаосом, потому что они самой концепции темной эмпатии – соответствуют. И в итоге может быть такая ситуация: темный хозяин быта живет среди хорошего, отметает его, берет порочное – да еще и жалуется, что мир плох.
Постоянные переживания касательно краха темного хозяйствования, а также эмпатичные волнения в настроениях приводят к тому, что и хозяева быта четвертого подвида на данном этапе имеют специфический диковато-осоловелый вид.
Если же такая апсара высокомерна, то она приобретает еще и тупой «рыбий» взгляд. Причем это вовсе не попытка оскорбить касательно тупости или прямым сравнением с рыбой. Просто в человеческом языке слов маловато. Упрямая невежественность в чувствах приводит к такому состоянию, это взгляд осоловелой высокомерной русалки.
И, конечно же, агрессивные и порочные действия не могут оставаться неблокированными. Теперь апсара живет прошлым. Несовпадающие с ее темой настроения множатся. Апсару одолевает тотальное неприязненное отвращение к любым новым настроениям. И это не теоретическая, скажем, допустимая концепция, а фактический, основной формальный процесс. Зачастую он отражается и в мимике и в каждом движении – теперь в них сквозит неприязнь ко всему вокруг. Хозяина благого быта одолевает охватывающее невежество – он ничего не хочет знать о любых других функциональностях слоя познания. Поэтому теперь он живет прошлым, так как в невежестве о любой активности слоя. А любое изменение тем настроений воспринимается так: они хотят унизить мое любование, мою тему настроя, которой нет равных. И это надо разрушить.
Любая функциональность воспринимается таким хозяином быта чрезвычайно интересным образом: во-первых – светлая блокировка может восприниматься как жестокий и несправедливый веер чувств. Во-вторых, он сам может быть управляем функциональностью чувственных прикосновений со стороны других темных, А в-третьих, хозяину благого быта на последнем этапе кажется, что это не тему разрушают, а его самого. Имеющееся настроение он воспринимает как себя. Одна из апсар ставила театральные сцены. И через некоторое время было замечено, что они, скажем так, несколько однообразны. В них нездоровое смакование разрушения и одновременно нечто вроде обвинения всех вокруг. Поэтому в ближайшем интервью ее подробно расспрашивают об этом. А она и говорит: да, мне нравится ставить такие драматические сцены. Это жестокая правда жизни, когда красивый лебедь гибнет от рук жестокого, оборванного разбойника. Когда толстые, некрасивые сестры – насмехаются над юной, красивой и работящей падчерицей, выгоняя ее на улицу. Ну и так далее. Надо ли говорить, что и лебедь и работящая падчерица, от которой глаз не отвести – это она сама. В ее восприятии эмпатичное любование держится из последних сил, а все вокруг поносят настоящую красоту, разрушают ее и издеваются над ней.