Познание России: цивилизационный анализ

Поскольку мир должного принадлежит вечности и носит трансцендентный характер — установка не чудо, преображение, как способ достижения последнего оказывается единственно возможной практикой. Далее, в массовом сознании формируется матрица чуда, как единственно возможного способа достижения любого высокозначимого результата. Экстраординарные усилия, невероятные жертвы, особое напряжение сил, некое чрезвычайное «горение» — вот привычные коннотации создания чего либо выдающегося. По существу это переживание чуда. Спокойная, размеренная работа, последовательное совершенствование мира не дается русскому традиционалисту. Такая стратегия отрицается хилиастическим ядром традиционного сознания.

Заданное должным сознание жаждет «всего и сразу». Причем, параметры этого «всего» не обозначены, мерцают в тумане. Но точно известно, что это что-то необыкновенное. Традиционный человек живет в убеждении, что в момент, когда воплощенное должное будет явлено — душа «узнает» его. И это чудо узнавания неведомого, но вечно чаемого — будет самым верным свидетельством подлинности настоящего должного. А потому, любые попытки обустроить сверх некоторой меры реальный мир, сделать его более пристойным отторгаются как ненужная суета и подмена великих целей мелкими удобствами.

Должное это особый, несказанный мир. Теория малых дел, работа из поколения в поколение могут создать лишь пошлый, самодовольный мир западного мещанства в котором тесно русскому человеку. Должное вырастает из великих событий, из чрезвычайных усилий, невиданных свершений. Наконец, из чрезвычайных, неимоверных злодейств, которые тем не менее остаются великими и чудесным образом споспешествуют должному.

ОБРАЗ ДОЛЖНОГО В РАЗЛИЧНЫХ СЛОЯХ ОБЩЕСТВА. ИНТЕЛЛИГЕНЦИЯ И МИР ДОЛЖНОГО

До сих пор мы фиксировали внимание на универсальных и устойчивых характеристиках исследуемого. Между тем, в своем реальном бытовании должное варьируется и от эпохи к эпохе и от одного социального слоя общества к другому. Данная тема заслуживает специального исследования. Отметим лишь некоторые исследовательские сюжеты на этом поле. Для крестьянина рубежа XIX–XX вв. должное воплощалось в образе крестьянской утопии. Для городского обывателя 1950-х годов — в образе Страны дураков, у входа в которую висит лозунг «Каждому по потребности». Для типичного шестидесятника должное представало в картине единения его с народом вокруг возвышенных и прекрасных идей, норм и идеалов. В мире, где волк возлюбит овцу и, взявшись за лапы, они воспоют «Оду к радости».

Отметим, что от поколения к поколению изначально не слишком четкий образ должного туманился и растворялся все более, утрачивая свои качественные черты. Русский крестьянин настолько отчетливо представлял себе Беловодье, что во второй половине XIX в. в народе имели хождения паспорта удостоверивающие Беловодьское гражданство100. Обыватель классической поры советской эпохи верил в должное и провидел его контуры. И хотя из пространства сегодняшнего дня это может показаться невероятным, но он именно верил. В 50-е годы в быту, в транспорте, в магазинах — можно было услышать фразу: «Разве с такими людьми коммунизм построишь?» Относительно мертвых ценностей так не говорят. Показательно, что в 60-е годы это выражение исчезает. Нечто носившееся в воздухе мешало конкретизировать утопию. Распад архаического синкрезиса, все более размывал образ воплощенного должного. И шестидесятник наследует практически голый эйдос, не имеющий каких-либо качественных характеристик. Относительно интеллигентского должного с уверенностью можно сказать лишь две вещи: это нечто безгранично духовное и бесконечно прекрасное.

В полной мере власть должного над сознанием людей выявилась лишь с крахом советской системы. В этой связи особенно разительна инверсия значительной части интеллигенции, традиционно воплощавшей оппозицию режиму. Развитие событий раскрывает глубочайший, неразрешимый конфликт типичного интеллигента-шестидесятника с утверждающейся постсредневековой реальностью.

Интеллигенция самоопределяется в космосе должного. Это — первичная, доминирующая в подавляющем большинстве случаев позиция, в которой выражается сущностная природа интеллигента. Слабость и непоследовательность дореволюционного русского либерализма, ограниченность распространения либерального сознания, коренятся в фундаментальной неотделимости интеллигентской ментальности от идеи должного.