Познание России: цивилизационный анализ

Более подробное исследование должного, реализующегося в «мы-образе», позволяет обнаружить внешний пояс должного, который связанный с манихейской компонентой традиционной ментальности. Это образ противостоящих «нам» сил. В пространстве традиционной ментальности, враги России95 должны пытать пленных, расстреливать беременных женщин и отравлять колодцы. И если в настоящий момент подтверждений этому нет, то они еще не поступили, скрываются недругами и т. д. Это — идеальная, нормативно заданная версия образа Врага. Она естественно дополняет должное, явленное в «мы-образе». В традиционной русской культуре не существует никаких способов понимания противника, кроме как через образ оборотня. Если должное, т. е. воплощенное истиноблаго, выступает полем самоидентификации, то антидолжное или идеальный образ врага — становится полюсом противопоставления, точкой отсчета в конструкции «мы — они». Истиноблагий характер «нашей» целостности может быть осознан только на фоне чудовищной, манихейской карикатуры на противника, образ которого вечен, хотя персонажи занимающие эту ячейку периодически сменяются.

Итак, должное постоянно присутствует в сознании носителя традиции и выступает объектом устойчивой партисипации. Русский человек понимает себя и свою жизнь, как жизнь в мире должного. Между тем, природа вещей такова, что жизнь в должном не слишком получается. Существование традиционного субьекта проходящее во взаимоисключающих координатах должного и сущего приобретает некоторую призрачность. Жизнь как бы раздваивается.

Помимо жизни внешней, предмет нашего исследования обретает другую, подлинную. Его истинная жизнь — другая, потаенно-внутренняя — течет совсем по-иному. В мире мечтаний у него появляется идеальный, горний двойник. Этот двойник любит соседа, терпим к недостаткам близких, справедлив, добр и кроток. Одним словом, он воплощает идеальную версию нашего героя. Менялись эпохи, менялся и облик идеального двойника. К примеру, плакатный советский человек — был горним двойником советской эпохи.

Любовь простых пожилых людей к запредельным в своей «правильности» пьесам (фильмам, романам) связана с тем, что поступки героев соответствуют поведению идеального, второго «я» традиционалиста. Он узнает в героях произведений себя. Разумеется, себя должного. В подобных ситуациях он вел бы себя точно так же. На самом деле его поведение не имеет с этим ничего общего, но это обстоятельство лежит в другом плане. Говоря об этом, мы разрушаем атмосферу восприятия прекрасной назидательной истории. Отсюда тяга к назидательно-учительным произведениям. Общаясь с этим родом искусства, традиционно ориентированный обыватель реализует потребность в партиципации к должному и переживает счастливейшие минуты своей жизни96.

Как же все это соотносится с реальностью? Сознание носителя традиции увязывает сакральную нормативность и эмпирическую реальность в некоторую синкретическую целостность. Прежде всего, в массовом сознании живет убеждение в том, что идеальная норма не ответственна за практику. Поскольку должное прекрасно и возвышенно, никакие мерзости жизни не в силах поколебать само должное. Ибо оно призывает и утверждает совсем иное. В этой логике коммунистическую идею следует оценивать не в кубометрах человеческой крови, пролитой во имя ее утверждения, но по положениям «Морального кодекса строителя коммунизма». Тезис, что идея (должное) не ответственна за практику (сущее) относится к фундаментальным положениям традиционного сознания.

Традиционное сознание созерцает мир эйдосов и отмахивается от мари мерцающей несовершенной реальности. При необходимости, реальность можно подправить и это очевидно не только для авторов житий, историков и идеологов. Точно так же реальность подправляют, т. е; искажают сотни миллионов родителей (учителей, воспитателей), иными словами носителей массового сознания поставленых в патерналистскую (иделогическую, наставляющую, педагогическую) позицию. Для традиционного человека реальность напрочь лишена какой либо онтологической безусловности. Для пользы дела: т. е. для выявления истины должного — а это и есть единственная истина — реальность не только можно, но и нужно подправлять. Традиционный субъект признает единственный вариант сопоставления сущего с должным — для того, чтобы выявить меру уклонения мира от должного. Все остальные повороты этой темы подавляются, минимизируются и табуируются.