Познание России: цивилизационный анализ

91 Такое облагораживание происходит в силу ряда факторов. Во-первых, под воздействием внешнего контекста. Во-вторых, под воздействием накопленного в обществе нравственного потенциала, который трансформирует изначально языческие, архаические и безнравственные образы в более или менее пристойные персонажи нового пантеона. Ранжирует этот пантеон в соответствии с устойчивой нравственной традицией — убирает в темный угол исторического Павлика Морозова, но выводит на первый план фольклорного Василия Теркина и т. д.

92 В качестве примера консенсуса назовем такое явление русской культуры как мат. Так называемая «ненормативная лексика» нормативна для подавляющего большинства населения.

93 Утверждать, что концепция должного вырастает из этого интереса, значило бы впадать в примитивный и плоский рационализм. Но игнорировать этот аспект и не учитывать его — означает совершать не меньшую ошибку.

ДОЛЖНОЕ/СУЩЕЕ В СОЦИАЛЬНОЙ ЭМПИРИИ XX ВЕКА

ДОЛЖНОЕ И ЕГО НОСИТЕЛИ

Как переживается, осознается и воспроизводится должное? Обратимся к бытованию идеи должного в культуре. Как переживается должное массовым человеком? Традиционный человек осознает свое бытие как пребывание в должном, партиципируется к нему, соотносит себя с идеалом должного, специфически вписывает свою жизнь в его рамки. В сознании настоящего, «твердого» традиционалиста должное присутствует незримо и постоянно. В беседе с носителем традиции, сторонний наблюдатель не всегда может определить, в какой парадигме идет разговор: о должном говорит собеседник или о сущем. Часто, по видимости, цепь суждений относится к реальности, и только вслушавшись, вы обнаруживаете, что излагается модель должного. Наиболее выпукло это просматривается на материале бесконечных рассуждений о народе, национальном характере, народной душе. В разговорах такого рода поражают два момента.

Прежде всего, рассуждения о «народе»94 по самой природе дискурса не предполагают какой либо верификации. Вопросы — как удостовериться в том или ином суждении, где, когда и сколь часто собеседник встречал людей, отвечающих тем характеристикам народа, которые он описывает, насколько массово представлен описываемый тип в реальности, и, вообще, возможен ли живой человек с предлагаемым набором характеристических черт — даже не ставят в тупик, а вызывают реакцию сходную с той, которая ожидает человека, сказавшего нечто неприличное в хорошем обществе.

В подобных ситуациях примечательно особое состояние говорящего, и оно указывает на то, перед нами не изложение собственных мыслей или интуиций — такого рода суждения сложны, «неловки» по форме, в них часто чувствуется неуверенность и т. д. Мы же имеем дело с трансляцией некоторого сверхличностного метатекста. Отсюда и характер самого высказывания. Особая интонация, прозревающий незримые дали взгляд говорящего, «безразмерность» суждения (от в пяти минут, до многочасового рассуждения). Кроме того, поражает накатанность дискурса, высокая узнаваемость и почти стопроцентная прогнозируемость. Типологически ближайшее явление — выступление сказителя, олонхосута, одним словом, носителя фольклорной и эпической традиции. Существует некоторый топос, конечную версию которого актуализует говорящий. А представление о характеристиках этого пространства можно составить изучая совокупность подобных высказываний.

При ближайшем рассмотрении выясняется, что тематизмы «народа», национального характера и русского духа есть форма изложения автомодели русской культуры а, стало быть, должного, Потому-то так сладостны для традиционалиста нескончаемые рассуждения о русском духе и национальном характере. Приписывая народу характеристики должного, сказитель идентифицируется с этим образом и переживает партиципацию к миру должного. В философской и литературной эссеистике, суждения о национальном характере так же разворачиваются в форме самоочевидного и бесспорного дискурса. Правда, в качестве опорных точек, на которых выстраивается картина, здесь можно встретить отсылку к авторитету.