Познание смыслов. Избранные беседы

Сегодня у нас пойдёт разговор о новом интернационализме, без «левых» и «правых» – мейнстриме завтрашней протестной идеологии. Короткий анонс: мировой порядок всё ещё использует национальные идентичности, чтобы держать в узде протест. «Левая» и «правая» идеология остаются частью системы. Интернационализм лишает почвы власть предержащих в их способности манипулировать народами.

Итак, поговорим о «новом интернационализме». Что же это такое?

Я не случайно говорю именно о «новом интернационализме», потому что интернационализм как феномен достаточно хорошо знаком людям: это идеология левая, марксистская, которая основана на классовой солидарности трудящихся. И к ней отношение неоднозначное. Сегодня её продолжают использовать левые, как известно. В Европе они делают ставку на интернационализм, который превратился из интернационализма в мультикультурность, толерантность и так далее. Но это уже не интернационализм, а это именно мультикультурность, поскольку речь идёт о среднем классе, который утратил некие исторические цели. Потому что интернационализм марксистов исходил из того, что у трудящихся есть какие-то большие исторические задачи построить новое общество без эксплуатации, угнетения и отчуждения, и в этом проекте они должны быть солидарны. Ну а средний класс – это класс потребителей, поэтому потребители всегда очень ревниво относятся к тому, что какие-то «лишние люди» могут им бросить вызов, да и вообще помешать комфорту. Поэтому интернационализм превращается в «толерантность». Это ещё всё-таки тень левой идеи – бывшей левой идеи.

Что касается правых, то, понятное дело, они делают ставку на национальную солидарность. Но у крайне правых тоже есть некая разновидность интернационализма. Причём она появилась не вчера и не сегодня – она достаточно старая. Скажем, Священный союз, организованный Меттернихом, поддержанный Николаем I, несёт на себе печать некоего интернационализма, интернационализма знати, интернационализма «охранителей», консерваторов. Если брать крайне правых ХХ века, то несмотря на то, что всё было построено на жёстком национализме (итальянском, немецком и так далее), всё равно за фасадом этого стоял тоже некий, скажем, не интернационализм, а «сотрудничество между людьми крайне правой ориентации». Как мы знаем, орган СС был достаточно многонациональным, причём он включал не только европейцев, но и арабов, персов, индийцев как подразделения, я уж не говорю о гражданах СССР многих национальностей и так далее. Ну и сама Европа – тоже очень пёстрая – была интегрирована в нацистский немецкий проект.

Интернационализм присущ и правым, потому что он является некой площадкой, без которой им не обойтись. Интернационализм этот является рабочим инструментом Системы. Тем более что и правые, которые серьёзно могли как-то потрясти её и вызвать какие-то проблемы, и левые, которые готовили какие-то революционные взрывы и великие потрясения, столь нелюбезные господину Столыпину, – они сегодня не те: они переродились, стали на побегушках у реальных хозяев дискурса, у реальных хозяев планеты, у мирового порядка. В общем, они только прикидываются какими-то страшными, показывают зубы, – особенно правые: когда они показывают зубы, встав на задние лапки, пытаются рычать, это особенно смешно.

Почему «новый интернационализм»? Потому что он, прежде всего, исходит из прямого понимания и отрицания того, чем является современный мировой порядок как система несправедливости. Потому что он исходит из отрицания бюрократии и государства как структуры отчуждения людей от истории и от исторического процесса, потому что он выступает против политических наций, которые являются ложными общностями, используемыми как инструмент манипуляции на всех этапах. Кроме того, новый интернационализм говорит о том, что так называемая «классовая солидарность» – это тоже фикция, потому что изначально она была построена на характеристиках, достаточно внешних человеку. Но это было неочевидно и скрыто в XIX веке, где класс был замаскирован традиционным сословием, то есть пролетарий по своему классовому содержанию практически совпадал по сословным характеристикам с нижайшим слоем горожан, вышедшим из деревни. Сегодня нет таких пролетариев, сегодня изменилось и село, которого тоже нет в прежнем смысле.