Познавая боль. История ощущений, эмоций и опыта

Я не думаю, что превращение хронической боли как проблемы (или бремени) в экономическую или социальную трудность намеренно отвлекает внимание от индивидуального опыта ее переживания. Напротив, такая понятийная рамка определяет переживание боли у хронических пациентов, поскольку выражает — но и только — разочарование инфраструктурой, усложняющее людям жизнь. В конце концов, экономические издержки от хронической боли оцениваются схожим образом в научных отчетах уже десятки лет. В конце 1970-х Стивен Брена заговорил о «ужасающих издержках хронической боли», и с тех пор подобные формулировки прижились[231]. В 1981 году Национальный институт по вопросам злоупотребления наркотиками США опубликовал книгу, согласно которой компании ежегодно теряют 700 миллионов рабочих дней, а затраты на здравоохранение, «компенсации, судебные тяжбы и медицинское шарлатанство» составляют почти 60 миллиардов долларов каждый год[232]. Можно было бы указать на структурные и медицинские усовершенствования, введенные с тех пор, но в наши дни проблема лишь усугубилась. Теперь проблема хронической боли связана с политикой благоденствия и усугубляется социальной разобщенностью, очевидной эпидемией одиночества и потерей социальной поддержки[233]. Кажущаяся доступность здравоохранения и по большей части бессмысленная статистика, которая утверждает, что национальный уровень счастья можно измерить, стимулируют политику жесткой экономии на фоне роста бедности, социальной изоляции, числа самоубийств и системной неудовлетворенности при попытках сообщить о боли. Недавнее исследование показало, что больше 20 % жителей Европы в течение жизни мечтали умереть[234]. Сложно сказать, какие люди составляют эту долю. Но хроническая боль и сопутствующие состояния — например, генерализованное тревожное расстройство — совершенно точно повышают склонность к суицидальным мыслям и попыткам наложить на себя руки[235]. Истинные «издержки» хронической боли известны только миллионам молчаливых, лишенных голоса пациентов, которые страдают в одиночестве.

Субъективный разрыв: «Болевой опросник» Мак-Гилла

До сих пор связь между языком боли, который используют обычные люди, и метафорическим аппаратом, разработанным научным сообществом, была изучена лишь поверхностно. В предыдущем разделе я писал о социальном и политическом молчании, в котором пребывают пациенты с хронической болью, однако на бытовом уровне они сталкиваются с медиками и учеными, общаются с ними. Что же они говорят? Какие средства XX век предложил для устранения субъективного разрыва, который создала сама медицина? Я утверждаю, что начиная с 1970-х годов язык хронической боли людям прямо и осознанно навязывают врачи. Научно-медицинское сообщество обнаружило, что язык, который используют пациенты, может быть полезен для диагностики и контроля, поэтому представления об этом языке стали пытаться упорядочить и привести к единому стандарту. Такие намерения объяснимы, хотя и сопряжены с большими сложностями. Люди осмысляют боль при помощи образного языка, и ценность такой стратегии заключается в том, что этот язык понятен окружающим. Однако потенциальный разрыв между врачом и пациентом — другое общественное положение, образование или диалект — часто означает, что врач не воспримет объяснения, понятные друзьям или членам семьи больного. Таким образом, смысл, который пациент вкладывает в описание собственной боли, может потеряться. Во второй половине XX века медики начали осознавать потенциальную пользу субъективного свидетельства. Но возникла проблема: как интерпретировать, хотя бы схематически, метафоры боли, которые используют пациенты? Так в 1971 году появился «Болевой опросник» Мак-Гилла (MPQ), разработанный Рональдом Мелзаком и Уорреном Торгерсоном.