Познавая боль. История ощущений, эмоций и опыта

В Японии сразу несколько ключевых критериев опросника были подвергнуты сомнению — несмотря на утверждения ученых о его эффективности и пользе. Японцам сложно различить «качественные аспекты боли». Можно подсчитать общий балл, но, скажем, различие между сенсорными и аффективными характеристиками практически отсутствует. Более того, подтверждая прежние наблюдения, исследователи отмечали, что «применительно к Японии сложно выстроить дескрипторы боли по интенсивности… так как почти во всех случаях эта интенсивность умеренна»[243]. Между тем опросник, переведенный в Кувейте на арабский, и вовсе стали использовать не так, как было задумано. Формулировки пациентов с хронической болью отвергались, так как в них «систематически» обнаруживались отличия от описаний «острой боли». Свидетельства образованных кувейтцев были сочтены слишком «эзотерическими». Английские слова из «сенсорной» категории в переводе лучше подходили под характеристику «аффективные» или «оценочные». Вывод из этого гласил: «Есть веские основания полагать, что категории боли могут варьироваться от культуры к культуре»[244]. Подобное заключение предполагает, что от культуры к культуре так же меняется и переживание боли. Переводчикам опросника на финский тоже пришлось нелегко, поскольку «ни в одном словаре не найти приемлемых по смыслу эквивалентов для передачи категорий и интенсивности. <…> Ни атрибуты, ни шкалы интенсивности переводу не поддаются». Так, финны не могли соотнести боль с наказанием «за реальный или вымышленный грех», зато среди них появились две отчетливо различающиеся подгруппы, воспринимавшие боль в категориях «темпоральности» и «яркости», которых не было в англоязычной версии[245]. Немецкие переводчики отнеслись к возможности перевода более оптимистично. Они отмечали, что немецкоязычные онкобольные описывают «стреляющую» боль так же, как пациенты Мелзака, но вместе с тем признавали, что «буквальный перевод… разумеется, невозможен»[246]. Тем временем итальянцы и вовсе не нашлись, как поступить со стреляющей болью (и заодно лишили голоса хронических пациентов), а в соответствующую категорию поместили фразу ‘E come una molla che scatta’ — «Как будто резко распрямляется пружина». Итальянские переводчики сознательно отказались от методологии других опросников и прибегли к помощи группы, «не обладающей профессиональными знаниями в этой области». Они сохранили «разделение на классы и подклассы, предложенное Мелзаком и Торгерсоном», но сделали это, понимая, что «переживание боли» «в значительной мере определяется не только индивидуальными факторами, но также этнической, религиозной и социальной принадлежностью»[247]. Можно пойти дальше и сказать, что в основе опыта лежат язык и метафоры. Следовательно, очень важно понимать, что и как формирует язык для описания боли. «Болевой опросник» неизбежно приобретал политическое измерение.

Исследование, проведенное в 2009 году Институтом глобального здравоохранения Джорджа, выявило, что «Болевой опросник» Мак-Гилла был переведен на 29 языков с использованием от 42 до 176 дескрипторов боли. Авторы предупреждают, что переводы были недостаточно выверены и что ими следует пользоваться «с осторожностью», однако очевидно, что не меньшая осторожность необходима и при работе с англоязычной версией[248]. Статус оригинала не искупает ее собственные недостатки. Как я уже продемонстрировал на примере других способов измерения, переживание боли невозможно унифицировать при помощи стандартного инструмента. Опросник Мак-Гилла должен был наделить голосом субъективное переживание боли, но в конечном счете навязал собственный язык — а значит, задним числом воздействовал на опыт анкетируемых.

Память и повторное переживание боли

Идею о преходящей боли предположительно выдвинула Гарриет Мартино (1802–1876), выдающийся социолог Викторианской эпохи. Эту идею немало повторяли. Мартино перечисляет очень немногие периоды отсутствия боли за годы своей жизни, но все же утверждает, что индивидуальные, отдельные моменты боли «уничтожаются полностью и даже память не успевает их запечатлеть». Это необычное заявление от Мартино, чьи работы очень важны именно с точки зрения сохранения опыта переживания боли. И все же оно подкрепляется уточнением, которое сталкивает разум и чувства. «Ощущения сами по себе невозможно ни сохранить, ни вспомнить, ни оживить. <…> Даже те, кому ощущения знакомы больше, чем кому бы то ни было, не могут их себе представить». Несомненно, «сопутствующие обстоятельства» болезненных ощущений вспомнить можно, они даже могут впоследствии «возбуждать эмоции», но «сами ощущения во время своего отсутствия непостижимы»[249].